§ Россия
Лаврентий Алексеевич Загоскин
Лаврентий Алексеевич Загоскин родился 21 мая 1808 г. в небольшом селе Николаевка Пензенского уезда, в семье мелкопоместного дворянина, секунд-майора А. Н. Загоскина. Отец, его, незадолго перед тем оставивший военную службу, жил в родовом поместье, принадлежавшем его старшему брату, моршанскому городничему. Детство будущего путешественника протекало среди крепостных крестьян, живо хранивших память о Пугачеве, который прошел через Пензенскую округу за три десятилетия до этого. Потом мальчик воспитывался в частном пансионе. 1 июня 1822 г. он был зачислен в Кронштадтский морской кадетский корпус.
Среди дворян губерний среднерусской равнины еще от петровских времен повелось отдавать сыновей служить отечеству на морях. Из этих лесных и болотистых местностей, лежащих в тысячах верст от морских и океанских просторов, вышли замечательные мореплаватели и флотоводцы. Двадцать шесть лет прослужил на флоте и Л. А. Загоскин.
Среди преподавателей корпуса был декабрист Д. И. Завалишин, которого, как пишет Загоскин, в корпусе уважали, как образованного «ученого» человека. Интерес к литературе, любовь к чтению, проявлявшиеся у Загоскина на протяжении всей его жизни, несомненно, уходят корнями в юношескую пору его учебы в корпусе.
Загоскин воспринял лучшие традиции школы военных моряков-исследователей, Несомненно, большое значение имело то, что его воспитателем и наставником в морском корпусе был П. М. Новосильский, широко образованный моряк, участник прославленной экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева, открывшей шестой континент — Антарктиду.
Жизнь в корпусе шла по раз и навсегда заведенному регламенту. Весной прибывали новички, летом гардемарины уходили в практическое плавание, осенью проходили выпускные экзамены. Загоскин был произведен в гардемарины 17 мая 1823 г. В том же году, с 15 июня по 1 августа, он совершил первое плавание на фрегате «Урания» по Финскому заливу для практики в морском деле. В следующем году учебное плавание повторилось.
С весны 1826 г. началась подготовка к выпуску. Старшие гардемарины, так называемые трех- и двухкампанцы, были назначены в плавание в строевой военный флот. Пять с половиной месяцев провел в море Загоскин. На фрегате «Проворный» он ходил в Любек, побывал у берегов Англии, где присоединился к эскадре и вместе с ней из Северного моря вернулся в сентябре в Кронштадт. На выпускном экзамене присутствовал знаменитый адмирал Иван Федорович Крузенштерн. Он считался инспектором классов, но жил в деревне и занимался там составлением своего замечательного атласа Тихого океана.
25 сентября 1826 г. 18-летний Лаврентий Алексеевич Загоскин был выпущен из корпуса во флот с первым офицерским чином мичмана.
Предстояло выбрать место службы. Загоскин выбрал Каспий. В своих воспоминаниях он довольно наивно объясняет такой выбор желанием по пути побывать в родных местах. «К несчастию, — писал Загоскин, — в корпусе учили меня географии: чтоб быть в Пензе, я написал: в Астрахань».
15 июля 1827 г. молодой моряк впервые вступил на борт корабля в качестве командира шкоута «Мария» (шкоутом на Каспии называли всякое судно, поднимающее более 1000 четвертей муки). Шкоут доставлял провиант для русских войск из Астрахани в устье реки Куры. Первое плавание прошло сравнительно спокойно. На обратном пути попали в шторм, едва не окончившийся гибелью нескладного судна. Позднее ходили в Баку...
На Каспийском море Загоскин прослужил восемь лет. Несколько кампаний он плавал по Куре, доставлял провиант для закавказских войск. Некоторое время он состоял адъютантом при Главном командире астраханского порта и флотилии, но, видимо, штабная адъютантская должность оказалась не по нему, и вскоре он опять отправился в плавание к устью Куры. 27 января 1832 г. Загоскин был произведен в лейтенанты. Две кампании подряд он сделал на пароходе «Аракс».
30 января 1835 г. Загоскин был разжалован в матросы 2-й статьи. "В послужном списке указывается, что разжалование произошло «за несоблюдение надлежащего порядка службы, бывшее причиной пожара на пароходе «Аракс», под командою его находившегося». Спустя три месяца, 6 апреля 1835 г., Загоскин был восстановлен в прежнем звании лейтенанта.
Указ о восстановлении звания застал Загоскина на Балтике. С мая 1835 г. в течение трех с половиной лет он нес службу строевого офицера на фрегатах «Кастор» и «Александра», совершавших крейсерские плавания на Балтийском море. Бесцветно проходила жизнь и на корабле, и на берегу, в Кронштадте, куда корабли приходили на зимовку. Две тысячи офицеров обречены были здесь жить, не имея почти никаких занятий. Гнетущее однообразие офицерской жизни скрашивали книги. Судя по случайным упоминаниям, оброненным в воспоминаниях Загоскина, он много и внимательно читал. Он знал поэмы А. С. Пушкина, романы А. Марлинского (под этим псевдонимом печатался декабрист Александр Бестужев), только что появившиеся произведения Н. Б. Гоголя.
Знаменательно, что в серые дни «кронштадтской скуки» Загоскин написал свое первое произведение — очерк «Воспоминания о Каспии». Его напечатал журнал «Сын Отечества» (1836, ч. 177).
Внимательно перечитывал Загоскин книги русских кругосветных мореплавателей Лисянского, Крузенштерна, Головнина, Коцебу, рассказывающие о малоизвестных землях и племенах Океании, о далекой русской окраине — Аляске.
Трудно сказать, что побудило Л. А. Загоскина ближе познакомиться с русскими владениями в Америке. Бесспорно одно — немалую роль в этом сыграло то, что к 40-м годам строевой военный флот последовательными стараниями бездарных морских министров был приведен «в состояние мнимого существования». Из ложно понимаемой экономии суда не ремонтировались. Внимание уделялось только внешней выправке моряков на парадах и смотрах. Свою энергию и любовь к морю лучшие из военных моряков, не видя поддержки на строевом военном флоте, стремились приложить на стороне, прежде всего на судах Российско-Американской компании.
8 декабря 1838 г. начальник Главного морского штаба разрешил перейти на службу в Российско-Американскую компанию лейтенанту 15-го флотского экипажа Лаврентию Загоскину.
30 декабря 1838 г. Загоскин оставил Петербург. Лишь на несколько дней Загоскин задержался в Пензе, чтобы побывать у родных. Он спешил к далекому тихоокеанскому берегу. Огромная страна открывалась перед его взором.
Немногим более месяца — с 3 июня по 6 июля — продолжалось путешествие от Якутска до Охотска. По пути встречная эстафета из Охотска сообщила, что компанейский корабль уже прибыл в порт и ждет своего командира.
9 июля 1839 г. Загоскин принял под свою команду бриг «Охотск». На борту было 55 человек команды, товаров на 100 тыс. рублей и провизии на два с половиной месяца. Только 14 августа удалось сняться с якоря — вначале ждали почту, потом мешали противные ветры. При прощании коварный охотский рейд дал о себе знать молодому командиру: на отливе бриг занесло на отмель. К счастью, медные листы обшивки не были повреждены. В час высокой воды, в полночь 15 августа, выпалив из двух пушек, бриг поставил все паруса и взял курс к берегам Русской Америки.
Путь через Великий океан занял почти два месяца. Только 6 октября, наконец, бриг подошел к Новоархангельску, резиденции главного правителя русских владений в Америке. Вскоре к борту брига причалила байдара: главный правитель справлялся о здоровье команды и командира. Плавание закончилось. Лейтенант Загоскин вступил на землю Русской Америки.
Два первых года на службе у Российско-Американской компании прошли у Л. А. Загоскина в плаваниях.
В 1840 г. на компанейском бриге «Байкал» он ходил из Новоархангельска в Охотск и обратно. Рейс с заходом на Атху занял 150 дней. Только в конце октября прибыли в Новоархангельск.
В следующем году Загоскину поручили командовать компанейским корветом «Елена», ранее совершившим три кругосветных плавания. Корвет направлялся в Калифорнию, в залив Бодега, к Форту Росс. Это были последние месяцы существования русского поселения в Калифорнии. Интересы внешнеполитической игры побудили царское правительство продать форт и земли вокруг него, возделанные русскими поселенцами.
Весной 1842 г. главный правитель А. К. Этолин предложил Загоскину готовиться к путешествию в глубинные районы Аляски.
Экспедиции было поручено выяснить пути, по которым происходил вывоз мехов из глубинных районов Аляски для меновой торговли с чукчами. С основанием Михайловского редута эти пути переместились на север, в район залива Коцебу. Инструкция вместе с тем требовала «исследовать из Михайловского редута течения до самых вершин рек Квихпака и Кускоквима... Составить, по возможности, удовлетворительное описание страны, орошаемой этими реками, и определить удобнейшие и ближайшие переносы из одной реки в другую».
4 мая 1842 г бриг «Охотск» оставил Новоархангельск. На борту брига находился Л. А. Загоскин и пятеро его спутников. Спустя два месяца после посещения островов Шумагинских, Уналашки и Прибыловых «Охотск» подошел к Михайловскому редуту.
Ознакомившись на месте с состоянием редута, Загоскин убедился, что тратить время на плавание в залив Коцебу нецелесообразно. Это значило бы поставить под угрозу подготовку основной экспедиции — в бассейн Квихпака. С грустью оставлял Загоскин мысль об исследовании залива Коцебу. «Как ни щекотило мое ученое самолюбие такое поручение, но, проживя неделю в редуте, я принужден был отказаться от этого».
6 августа, когда бриг «Охотск», после плавания в Мечигменскую губу и к островам Диомида (или иначе «Гвоздева острова»), вернулся в Михайловский редут, Лаврентия Алексеевича там уже не было. Он плыл в первую разведку вдоль берега Нортонова залива к северу, до устья реки Уналаклик, по пути которым предстояло пройти зимой. Разведка продолжалась почти две недели. В устье Уналаклика была поставлена изба для артели промышленников, так называемая одиночка.
Подготовка экспедиции заняла почти четыре месяца. Уже в записях этого периода наглядно видна широта интересов путешественника. Он расспрашивал старожилов об истории редута, жизни русских поселенцев и окружающих племен, измерял высоту приливов и отливов, собирал образцы горных пород и растений, записывал данные о приходе промысловых рыб, о прилете и отлете птиц, забирался в глубину колодца, рассматривая прорезанные им пласты вечномерзлого грунта. Изо дня в день, с 11 июля по 4 декабря, велись метеорологические наблюдения. Лето в редуте кончилось первым заморозком 7 сентября. В ночь с 28 на 29 сентября выпал первый снег. 20 октября покрылась сплошным льдом бухта. Ничто не ускользало от любознательного взора путешественника: ни возможность развития хлебопашества, ни цены на товары при обмене приморских жителей и живущих на севере малейгмютов, ни мельчайшие особенности во внешнем облике и быте эскимосских племен. В октябре и ноябре он побывал на «вечеринках» и на годичных поминках умерших в близлежащем эскимосском селении. На страницах его дневника, рядом с описаниями охоты на оленей, морского промысла макляка (морского зайца) и многого другого, появились описания зимних и летних жилищ эскимосов, общественного «мужского дома» — кажима. Приходивших в редут местных жителей и жителей северных берегов Нортонова залива Загоскин тщательно расспрашивал о расселении эскимосских племен, различии в их нравах и обычаях. Так был составлен замечательный список 38 селений, расположенных к северу от устья реки Уналаклик до далекого мыса Барроу и восточнее его.
4 декабря 1842 г. экспедиция Л. А. Загоскина покинула Михайловский редут. Она направилась по морскому побережью к устью реки Уналаклик. В труднейших условиях, по замерзшему руслу этой реки, Загоскин прошел в глубь материка и вышел на Квихпак. На перевале температура упала ниже 30°. В термометре замерзла ртуть. Снегом, как ножом, резало полозья. Не выдерживали собаки: у каждой кочки и выбоины они ложились и свертывались кольцом. Но люди шли вперед. 15 января прибыли в Нулато.
Этот пункт надолго стал опорной базой для походов Загоскина в бассейне Квихпака. Здесь он выяснил, что река, которую приморские племена канг-юлит называют Квихпаком, на наречии низовых инкиликов-атабасков называется Юкхама, а у инкиликов, расселенных в верховьях, — Юна. В переводе все эти названия означали одно и то же — «Большая река». Было астрономически определено положение Нулато: 64°42'11" северной широты и 157°58'8" западной долготы от Гринвича.
Из Нулато в конце февраля 1843 г. состоялся поход по притоку Квихпака — реке Юннаке для выяснения кратчайшего пути к заливу Коцебу. Загоскина не устрашили предупреждения о том, что в верховьях Юннаки свирепствует какая-то болезнь и что жители той далекой стороны недружелюбно относятся к русским. Страхи оказались напрасными. Всюду путешественников встречали с большим радушием. Загоскин нашел и обследовал переход, который он искал.
На обратном пути исследователей по пятам преследовала наступающая весна. «Трудность хода в такую погоду — записал Загоскин, — понимает только бывалый; ему знакома и эта боль ног, и расслабление всего тела, и туман в глазах, и обмороки от изнеможения, и неутолимая ничем жажда, и многое мучительное...»
8 мая тронулся Квихпак. Двое суток безостановочно несло густой лед. 14 мая открылось водное сообщение с противоположным берегом. Загоскин отмечал каждую новую деталь в весеннем пробуждении природы — появление зелени на прогалинах, первые листья на тальниках, прилет первых птиц. Экспедиции приходилось ждать спада высокой воды — предстоял поход в верховья Квихпака; на большой самодельной лодке трудно было выгрести против стремительного течения.
4 июня с пятью промышленниками и новым толмачом-креолом Никифором Талижуком — Загоскин, наконец, отправился в долгожданный поход. Продвигались против течения, то под правым, то под левым берегом, выискивая, где течение слабее. Нередко переходили на бечеву. По мере продвижения вверх течение Квихпака становилось более стремительным.
17 июня, выйдя на берег в сопровождении индейца Татлека, Загоскин обогнал своих спутников, тянувших байдару бечевой, и неожиданно наткнулся на лагерь индейцев. В косы их были вплетены ястребиные перья, волосы обильно посыпаны орлиным пухом. Это были люди с реки Тлёгон, лежащей на юге, за горами. В долгой беседе через трех переводчиков, с трудом понимавших друг друга, Загоскин все же узнал много интересного о промысловых богатствах этой реки и, главное, о направлении перехода, по которому они вышли на Квихпак. Это была река Легонь, по которой в 1839 г. от вершины почти до устья прошел отряд Петра Колмакова, искавшего дорогу с Кускоквима на Квихпак. Позднее Загоскин выяснил, что эта река, так же как и Квихпак, известна у разных племен под разными названиями. Среднюю часть ее одни называли Шильтонотно, другие — Иннока; низовье до слияния с Квихпаком-Иттеге. Канг-юлиты низовье называли Чагелюк, что значит «Таловая». Об этой реке упоминала инструкция, врученная Загоскину главным правителем.
30 июня дальнейший путь преградила порожистая гряда. От широты 64°56'07" и западной долготы 154°18'45" от Гринвича экспедиция вынуждена была повернуть обратно. Вниз по течению лодки скользили быстро и легко. 7 июля Загоскин и его спутники вновь были в Нулато.
Прошло уже почти пять лет, как Лаврентий Алексеевич покинул родные края. Повседневная кипучая работа не оставляла времени для тоски по родине. И все же особым чувством отдавалась каждая встреча здесь, на далекой окраине России, с тем, что напоминало природу среднерусской равнины, ее леса, реки и поля. При свете жирника, внося очередную запись в свой дневник, 24 июня Загоскин не забыл отметить, что один из охотников принес ему веточку рябины в цвету. (Потом Загоскин не раз встречал ее по нагорной стороне Квихпака, в разлогах и горных падях, где рябина росла кустарником не выше полутора сажени.) Вспомнились ему родные края и тогда, когда он описывал жизнь русских людей в новых краях, «Русский человек, — писал Загоскин, — везде одинаков. Где ни изберет место, на полярном ли круге, в благословенных ли долинах Калифорнии, везде ставит свою национальную избу, стряпню, баню, заводится хозяйкой, но на службу в колонии поступают люди, видевшие свет не с полатей; притом содержатся на полувоенной ноге, и потому место, огороженное глухим забором, называют редутом, избу — казармой, волоковое окно — бойницею; отдельную стряпню — кухней, даже хозяйку зовут иначе...»
2 августа 1843 г. Загоскин и его спутники покинули Нулато. Более семи месяцев, проведенных здесь, позволили накопить материал, который лег в основу очерка о состоянии заселения, о рельефе и климате окружающего края.
Квихпак быстро уносил путешественников вниз по течению. Короткое северное лето уже близилось к концу. Днем температура не поднималась выше 9°, ночью было 4 - 5°. С берез и тальника падали быстро пожелтевшие листья. Каждую остановку использовали для сбора коллекций и расспросов местных жителей. На места ночлега к лагерю экспедиции приходили индейцы, «кто потолковать и погреться у русского огонька, кто покурить или понюхать табаку». 14 августа открылось устье Анвика — крупнейшего притока Квихпака в его низовье. Жители этой реки в 1835г. дружески приняли отряд Андрея Глазунова, который первым обследовал Квихпак. «Миролюбие жителей не изменилось», — отметил Загоскин. 19 августа путешественники миновали последнее на Квихпаке селение тынайцев-атабасков. Дальше вниз по Квихпаку, так же как и по низовью Кускоквима и по приморью, обитали эскимосы — племена народа канг-юлит. 23 августа Загоскин прибыл в Икогмют. Квихпак был осмотрен и описан на протяжении более 700 километров.
Теперь надолго главной квартирой Загоскина стал Икогмют. Отсюда он направлялся в походы. Здесь приводил в порядок коллекции и путевые заметки. После бесед с туземцами окончательно сложился дальнейший план экспедиции. Прежде всего следовало распутать загадку реки Иннока. Все яснее становилось, что Тлёгон, «Легон» Колмакова, Чагелюк, Иттеге, Шильтонотно, Инока — разные названия одной и той же реки, левого притока Квихпака. Вместе с тем предстояло осмотреть и описать зимние и летние пути сообщения Квихпака и Кускоквима. И, наконец, спуститься вниз по реке — в Михайловский редут, чтобы «сделать общий обзор Квихпака от одного из его устьев до осмотренных... мест в его верховье».
Приобретенный опыт побуждал особенно внимательно готовиться к новым походам. Участники экспедиции строили новые нарты, шили одежду, заготовляли провиант. Намеченный план осуществлялся последовательно и без отступлений.
С 23 ноября по 3 декабря Загоскин обследовал верхний переход с Квихпака на Кускоквим, идущий через селение Паймют.
В Колмаковском редуте (на Кускоквиме) Загоскин познакомился с Семеном Лукиным. Этого замечательного русского человека, воспитанника А. А. Баранова, знали и уважали далеко в округе. Он жил, отмечает Загоскин, «что называется настежь; мы часто видели в его каморке по десятку туземцев, которые целые дни помалчивают между собою в ожидании хозяина, работающего где-нибудь в лесу или у запоров. Если случатся у него гости в обеденную пору, то кусок юколы и чайник колониального чаю делится с присутствующими; зная тонко их обычаи, он никогда не спрашивает, кто и зачем пришел... Лукин столько же доступен ночью, как и днем: прохожий стучится под окно и бывает впускаем без опасения».
С 10 февраля по 10 марта, целый месяц, продолжался поход в бассейн нижнего течения реки Иннока. Жители встречных селений в знак мира выносили навстречу путешественникам таловые ветви. «Приход наш на каждое жило составлял праздник», — записал Загоскин. Крайней точкой похода по Инноке-Иттеге было селение Тталиты, куда в 1839 г. доходил Петр Колмаков. Отсюда без особых происшествий экспедиция вернулась на Квихпак и 10 марта прибыла в Икогмют.
С 4 по 10 апреля Загоскин прошел с Квихпака на Кускоквим нижним переносом.
Из-за наступления весны только 19 мая удалось выйти из Колмаковского редута в поход к верховьям Кускоквима, известным также под именем Ттычаннаника. Несметные стаи ласточек, гнездившихся в песчаных утесах, носились над байдарами путешественников. Ветер доносил гарь лесных пожаров. Повсюду встречались изобильные бобровые угодья. С лодок видны были резвившиеся на берегу медведи. Только в одном месте небольшое пространство берега было покрыто снегом. «И такова творящая сила растительности на севере, — отметил Загоскин, — деревья были одеты всею роскошью весенней зелени, а на корнях их лежал саван глубокой зимы». 1 июня, на двенадцатый день пути, экспедиция была в устье реки Точотно-правого притока Кускоквима. По рассказам местных жителей, было подробно выяснено, из каких потоков образуется Кускоквим (Ттычаннаника), где лежат места расторжек с кенайцами, расстояние до них.
5 июня экспедиция вернулась в Колмаковский редут. Через три дня по знакомому пути вышли на Квихпак. 10-го Загоскин прибыл в Икогмют. Оставался заключительный этап экспедиции: сплав в Михайловский редут.
Спустя три дня, тепло простившись с местными жителями, вместе с икогмютской артелью Загоскин отправился вниз по Квихпаку. Снова с предельной тщательностью он отмечал капризы фарватера, расположение туземных заимок, характер берегов. Осмотрев устье реки Ныгыклик, Загоскин записал, что «почва кажется весьма способной к разведению больших огородов; песчаная каменистая лайда мили на три книзу завалена строевым сплавным лесом, данью верховых стран Квихпака. По способности к прокормлению и удобству сношений с приморьем, так и со всеми рукавами Квихпака, это место мы считаем лучшим для основания постоянного заселения». 17-го экспедиция вышла на взморье.
Ночью, на приливе, команда икогмютской артели ушла в Михайловский редут. Загоскин задержался. Он побывал в летных жилищах эскимосов, на приглубой лайде собирал образцы горных пород. 21 июня экспедиция прибыла в Михайловский редут. «Мы находились в отсутствии год, шесть месяцев и шестнадцать дней, — записал Загоскин в дневнике, — и прошли в продолжение этого времени пешком и на кожаных лодках около 5 000 верст».
5 августа 1844 г. бриг «Охотск» увез Загоскина из Михайловского редута. 26 сентября он прибыл в Новоархангельск. Зима ушла на приведение в порядок коллекций, записей, путевых дневников, составление обстоятельных докладов и предложений главному правителю Русской Америки. Срок договора о службе в Российско-Американской компании давно истек. 16 мая 1845 г. на компанейском корабле «Наследник», который находился под командой главного правителя русских владений, капитана 1-го ранга А. К. Этолина, Загоскин выехал в Охотск.
С грустью покидал Загоскин Русскую Америку. Там остались замечательные люди, которых за годы совместных плаваний и походов он сумел по достоинству оценить и полюбить... А на высоких крутоярах у берегов полноводных рек, в самых далеких и глухих местностях, памятниками трудов славной русской экспедиции высились столбы с вытесанными топором надписями и датами прихода сюда смелых людей, движимых стремлением хорошо послужить Отечеству.
В конце 1845 г., после шестилетнего отсутствия, Л. А. Загоскин прибыл в Петербург.
Далеко не все флотские офицеры, возвращавшиеся из дальних плаваний и путешествий, получали возможность описать свои открытия и наблюдения. Большинство впрягалось сразу же в лямку строевой службы, записи их терялись в архивах, и только некоторые из них в пересказах или кратких выдержках появлялись позже на страницах периодических изданий. С Загоскиным этого не случилось. Собранные им коллекции и сама экспедиция сразу же привлекли к себе внимание. Ближайшее участие в судьбе Л. А. Загоскина принял Ф. П. Врангель, тогдашний главный директор Российско-Американской компании и один из организаторов созданного в 1845 г. Русского географического общества. Положив начало изучению племен американского Северо-запада, он не мог не позаботиться о том, чтобы материалы экспедиции, снаряженной при его непосредственном участии, были обработаны и опубликованы.
В конце 1846 г. в «Записках Гидрографического департамента» появилась первая статья Л. А. Загоскина о Михайловском редуте.
Зимой Загоскин получил отпуск и уехал на родину. Семейные несчастья (за годы пребывания Л. А. Загоскина на Аляске умерли отец путешественника, сестра Елизавета и младший брат Дмитрий. В полное разорение пришло небольшое имение в селе Краснополье Пензенского уезда, купленное отцом в 20-е годы. Заложенное в Пензенском приказе общественного призрения и обремененное долгами, это имение стало непосильной обузой. Из большой и дружной семьи в родных местах осталась одна младшая сестра Варвара) настолько его расстроили, что он заболел и некоторое время находился на излечении в Москве. Во время его отсутствия, 8 января 1847 г. в Петербурге, по предложению Ф. П. Врангеля, доклад о путешествии Л. А. Загоскина был прочитан на общем собрании Русского географического общества известным ученым моряком С. И. Зеленым. Текст доклада с приложением меркаторской карты части Северо-западной Америки, составленной Загоскиным, списка астрономически определенных пунктов, словарей и других материалов был опубликован в очередном номере «Записок» общества.
В июле и августе 1847 г. первую часть записок Загоскина опубликовал журнал «Библиотека для чтения». Продолжение записок в журнале не печаталось, так как вскоре 1-я часть «Пешеходной описи» вышла в свет отдельной книгой. В 1848 г. отдельной книгой била издана и 2-я часть «Пешеходной описи».
Книга Л. А. Загоскина подкупающе искренне и правдиво рассказала читателю о далекой окраине России, своеобразной красоте и богатствах северной природы, жизни людей, не затронутых уродствами европейской цивилизации. Книга Л. А. Загоскина продолжала традицию замечательных географических описаний, составленных русскими мореплавателями-участниками кругосветных плаваний. Каждая ее строка выказывала наблюдательный и зоркий ум, стремление понять увиденное и правильно его оценить. Гуманизм Загоскина, его сочувственное внимание к людям Севера, восхищение примитивной, с точки зрения европейца, но по-своему высокой и благородной культурой этих простых и честных людей, были созвучны передовой общественной и научной мысли того времени.
Достоинства книги Загоскина сразу же отметила периодическая печать. В известной статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» В. Г. Белинский на страницах «Современника» оценил работу Загоскина как одну из наиболее замечательных ученых статей истекшего года.
Журнал «Библиотека для чтения» назвал Загоскина «знаменитым русским путешественником..., который в нашей Русской Америке открыл совсем новую Америку, целые государства с сильною пышною растительностью под широтою Архангельска, с богатыми лугами и долинами, с чудными реками и озерами, настоящий рай иперборейский.
«Сын Отечества» обстоятельный обзор труда Л. А. Загоскина заключил словами: «Пешеходная опись» — книга столько же занимательная для обыкновенных читателей, сколько полезная для ученых».
«Отечественные записки» высказали законное удивление по поводу того, что на экспедицию было затрачено всего лишь 3052 руб. серебром, причем обратно экспедицией было сдано инструментов, оружия и товаров на 1467 руб. и пушнины на 2240 руб. «Оказывается, что экспедиция доставила барыша 655 руб. 10 4/7 коп.! Вероятно, такие результаты ученых экспедиции беспримерны». Журнал отметил крайнюю скудость снаряжения экспедиции и малочисленность ее состава — всего пять человек. «Можно представить себе, — писал рецензент, — с какими трудностями, при таких средствах, должен был бороться начальник экспедиции; но он сделал все, что только было возможно: обозрел и описал виденные им дикие, пустынные страны, представил подробный отчет Компании обо всем, касающемся ее польз, сделал несколько открытий. ...Замечания его драгоценны, как единственные верные известия о стране обширной и очень мало исследованной».
15 января 1849 г. Русское географическое общество избрало Л. А. Загоскина своим действительным членом.
Высоким признанием достоинств труда Л. А. Загоскина явилось присуждение ему премии Академии наук. Из 26 работ, представленных на конкурс, было премировано 9 работ. На первом месте стояла диссертация 28-летнего Пафнутия Львовича Чебышева «Теория сравнения» — классический труд русской математической науки. На втором — «Пешеходная опись» Загоскина.
Своей картой, основанной на определении широты и долготы примерно 40 пунктов, Загоскин создал основу для описания огромной территории в глубине Аляски.
Высокую оценку получили сведения, собранные Л. А. Загоскиным по климату, животному и растительному миру, ископаемым Аляски.
Современники справедливо отмечали, что труд Л. А. Загоскина, написанный не специалистом-географом, не ученым, а рядовым морским офицером, отличается скрупулезной точностью и ясностью географических наблюдений и описаний. Загоскин внес в свое сочинение только то, что сам наблюдал и тщательно проверил. Вот почему, даже спустя столетие, наблюдения Загоскина остаются важным первоисточником для исследователей-специалистов.
Четко обрисована Л. А. Загоскиным своеобразная природа внутренней Аляски и, в частности, бассейна нижнего течения Юкона (эта река по праву считается крупнейшей водной магистралью Северной Америки. Длина ее превышает 3700 км, из которых 3400 лежат в пределах Аляски. Площадь бассейна Юкона достигает 855 тыс. кв. километров. Величественный водный поток берет начало далеко на западе, за пределами Аляски, в районах Северо-западной Канады, от слияния двух рек — Льюис и Пелли. Наиболее многоводная — Льюис — зарождается в покрытых вечным снегом и ледниками канадских Береговых горах. Принимая по пути множество притоков и протекая через озера, эта быстрая горная река у форта Селкирк (примерно под 63° северной широты) сливается с Пелли и дальше течет почти строго на северо-запад под названием собственно Юкона. Границы Аляски Юкон пересекает под 65° северной широты, не изменяя своего генерального направления. При приближении к Полярному кругу, уже в пределах Аляски, река выходит на низменную равнину и разбивается на множество извилистых русел. Вблизи Полярного круга, приняв справа мощный приток-реку Паркупайн, река резко поворачивает на запад - юго-запад. На протяжении почти 500 км, в районе так называемых Юконских низин, занимающих огромную площадь в 26 тыс. кв. км, меандры создают многочисленные острова, поросшие хвойным лесом. По свидетельству путешественников, Эти места создавали у них впечатление близости морского побережья и каждый миг они ожидали услышать шум морского прибоя. Неудивительно, что встреченные Загоскиным во время похода вверх от Нулато индейцы пытались рассказать ему о каком-то озере-море, из которого будто бы вытекает Квихпак. При несовершенстве переговоров через переводчиков Загоскин не смог разобраться в этих рассказах. Ниже впадения мощного левого притока — реки Танана — долина Юкона сужается и все его рукава соединяются в один поток, пересекающий многочисленные пороги. Здесь и был остановлен Загоскин во время своего летнего похода 1843 г.).
В записках Загоскина отображены важные географические особенности нижнего течения Юкона. Правый берег реки почти на всем протяжении от Нулато до Икогмюта высокий и гористый. Река глубока, усеяна низменными большими и малыми островами; некоторые из них имеют озера, изобилующие рыбой. Левый (южный) берег — низменный. Берега реки окаймляют мощные пойменные леса из ели, березы и тополя. Дальше, в глубь территории, лес быстро редеет, сменяясь тундрой, покрытой множеством озер. Лишь кое-где, на холмах, растут тонкая лиственица, тальники и ольховники. Вертикальная граница распространения леса достигает примерно высоты 900 м. Принимая много притоков, берущих начало в вечно снежных горах, Юкон чрезвычайно многоводен. Даже в конце лета вода стоит на высоком уровне. Половодье достигает огромных размеров, вода нередко поднимается на 20 м выше меженного уровня. По мере приближения к устью скорость течения уменьшается: у Танана она составляет 6,4 км/час, у Нулато — 5,6 км/час, а ниже, где воды Юкона встречаются с приливной волной Берингова моря, — всего 4,8 км/час.
Сравнивая описания Л. А. Загоскина с современными, лишний раз убеждаешься, насколько они безукоризненно точны. Но молодому офицеру было присуще высокое чувство самокритики, неудовлетворенность достигнутым. Он писал в своей книге: «Все собранное мною неполно, несовершенно, и разве может извиниться только тем, что заманчиво подает надежду к богатой жатве в крае, нами поверхностно осмотренном».
Напомнив гипотезу Мэкензи относительно направления «Большой реки», протекающей к западу от Каменного пояса (Скалистых гор), и вполне обоснованно утверждая, что эта река — Квихпак, а вовсе не Сушитнак, впадающая в Кенайский залив, как думал Мэкензи, Загоскин счел все же нужным написать: «Здесь, в начале должен признаться, что труды наши касательно этого вопроса пропали почти даром, потому что обзор Квихпака на протяжении двухсот миль кверху от Нулато не может быть принят окончательно удовлетворительным».
Наиболее ценны этнографические наблюдения Загоскина. Они рассыпаны по всей книге и собраны, кроме того, в ряде специальных очерков, посвященных эскимосам и атабаскам американского Северо-запада. Важно отметить, что в своих описаниях духовного и материального мира туземцев Загоскин стоял на позициях той передовой русской этнографической науки, которая много позднее нашла свое великолепное выражение в трудах Н. Н. Миклухо-Маклая и других русских исследователей первобытных племен.
«Характер туземцев, — читаем в одной из записей Загоскина, — ложно оценивается по их первоначальным поступкам с чужестранцами. Добродетели их и пороки никак не могут быть сравниваемы с пороками и добродетелями просвещенных народов, христиан... И добродетели его и злоба младенческие. Кто привязал его к себе ласковым обращением, открыл или показал употребление какой-нибудь вещи, полезной для домашнего быта, согрел, одел, накормил во-время, при нужде, того он никогда не забудет, но не рассыплется в благодарностях, не скажет приветственных слов, потому что взаимная помощь считается у них делом обыкновенным».
«Многие путешественники, — пишет Загоскин в другом месте, — как наши, так и иностранные, приписывают коренным жителям Северной Америки корыстолюбие, как врожденную страсть; это готов подтвердить и я, но только в тех племенах, которые чрез столкновение с европейцами познакомились с существительными-«богатство» и «нищета». Человек, руководимый природою, подозревает, но не пользуется своим «я». Пример делает много».
Обличая истинную причину пороков, приписываемых туземцам, Загоскин ясно видел эту причину в том влиянии, которое оказало на развитие этих племен общение с европейскими торговцами, чьи алчность и погоня за обогащением быстро разрушали натуральное хозяйство туземца и вызывали к жизни новую, собственническую идеологию.
Загоскин педантично отмечает каждый, пусть даже незначительный факт, показывающий гостеприимство, честность, трудолюбие и другие нравственные достоинства встреченных им племен. И как показательны для характеристики нравственного облика самого путешественника рассказ о старой индианке, с раннего утра караулившей Загоскина, чтобы отдать ему долг за полученный топорик, и заключительная реплика в этом рассказе: «Ласковое «дарю» остановили ее. Слушать выражение благодарности не хорошо ни на каком языке».
Большое внимание Загоскин уделял описанию производства, материальных условий жизни туземцев. В его записках явственно прослеживается прямая связь этих материальных условий, способа производства средств существования, и надстроечных, идеологических сторон жизни. Конечно, неправильно было бы говорить о наличии осознанного, научно обоснованного подхода к описанию таких связей. Несомненно одно: Загоскин близко подходил к материалистическому объяснению явлений туземного быта и нравов, виденных и описанных им. В его записках нет места измышлениям, выводившим духовный мир туземца, его взгляды и верования, из развития потусторонней, отвлеченной идеи «добра и зла», произвола и прихоти «божественного» начала. В своих суждениях Загоскин стремился всегда оставаться на почве практики, проверенных наблюдений. И это служило ему критерием истины. В связи с этим нельзя не вспомнить гениальные слова В. И. Ленина: «Точка зрения жизни, практики должна быть первой и основной точкой зрения теории познания. И она приводит неизбежно к материализму, отбрасывая с порога бесконечные измышления профессорской схоластики».
Не являясь специалистом-ученым, Загоскин вместе с тем выказывает глубокое знакомство с современной ему русской научной литературой, в частности этнографической. К сожалению, она не могла подсказать ему пути научного исследования. Напомним, что первое крупное исследование, близко подошедшее к историческому материализму в изучении первобытных племен, — книга Моргана «Древнее общество» — впервые вышло в свет в 1877 г., через 30 лет после «Пешеходной описи».
Ярко описана на страницах «Пешеходной описи» организация экспедиции. Загоскин и его спутники сами изготовляли для себя снаряжение, Добывали пропитание, всегда по-товарищески помогали русским поселенцам. Они не гнушались никакой «черной» работы. С гордостью Загоскин отмечает, что в Нулато он оказался самым сведущим человеком по неводному рыболовству: пригодился опыт на рыбном Хвалынском (Каспийском) море. Загоскин не был «знатным путешественником» и ничем не выделял себя из среды своих спутников. И наряду с этим его никогда не покидало чувство долга перед наукой и сознание ответственности за порученное дело. «Воля, страсть к путешествиям, твердость характера при обзоре стран неизвестных, — писал Загоскин, — еще не все значат для успеха. Потребна опытность. Какая польза для науки, если б нам довелось пролежать где-нибудь несколько суток под снегом, съесть своих собак, подошвы и прочее, без успеха в главном деле, то есть обзоре или описи определенного пункта. Такие случаи, как бы они ни выражали героизм путешественника, право, довольно обыкновенны между туземными охотниками всех стран и всего чаще проистекают если не от оплошности, то наверное от неосмотрительности».
Результаты трудов Л.А. Загоскина как в прошлом, так и ныне широко используются и высоко оцениваются добросовестными иностранными учеными.
Один из крупнейших историков конца XIX в. Банкрофт, автор капитальных работ по истории Северо-запада Америки, признавал, что «исследование Загоскина выполнено хорошо и совершенно добросовестно». В 1886 г. английский путешественник Эллиотт писал о Загоскине: «Благородство и искренность тщательной работы этого исследователя на Юконе и Кускоквиме заслуживают большей известности». Эллиотт особо подчеркивал дружелюбие, с которым эскимосы повсеместно встречали Загоскина.
Авторы обширной монографии о коренных жителях Аляски Андерсон и Эельс так писали в 1935 г. о труде Загоскина: «Его отчет является первым значительным и детальным описанием обычаев эскимосов центральной Аляски, сделанным человеком, который по своим склонностям и своему уму был способен выполнять объективные исследования».
В 1935 г. «Пешеходная опись» была переведена на Аляске на английский язык.
В те самые годы, когда печать и научная общественность единодушно отмечали выдающиеся заслуги Л. А. Загоскина перед отечественной географией, линия его жизни круто изменилась. 14 января 1848 г., по личному прошению, приказом по флоту он был уволен от службы. Мотивы, побудившие Загоскина уйти в отставку, неизвестны.
Вскоре Загоскин был определен исполняющим должность лесного ревизора в Московской губернии, а в 1849 г. назначен начальником егерского училища и школы сельских писарей в селе Острове, находящемся в 20 км от Москвы, вблизи села Коломенского.
Егерское училище было создано в Острове в 1844 г. для подготовки лесных объездчиков и стрелков. Позднее возникла школа волостных и сельских писарей на 120 человек.
В середине XIX в. журнал «Москвитянин» напечатал записанный Л. А. Загоскиным на Кускоквиме (несомненно, со слов С. Лукина) текст песни «Ум российский промыслы затеял», сложенной А. А. Барановым при основании Новоархангельска в 1799 г. В барановские времена далеко по полуночным странам Нового Света гремела эта песнь. Ее называли гимном Русской Америки. Публикуемый текст Загоскин сопроводил горячими патриотическими комментариями.
Спустя некоторое время он оставил службу и переехал жить в село Абакумове, лежащее по Скопинскому тракту между Рязанью и Пронском, в 12 верстах от последнего. В этом селе жена Загоскина получила в наследство небольшое имение (как установлено С. Г. Кузнецовым, еще в 1850 г. Л. А. Загоскин продал доставшееся ему в наследство от отца имение в селе Краснополье Пензенского уезда и погасил долг в губернском приказе общественного призрения. Перед продажей Загоскин дал вольную большинству крепостных).
Страна переживала тогда грозное время. Повсеместно росло негодование против аракчеевского режима, произвола, казнокрадства и взяточничества, достигших неслыханного разгула. Внутри России явственно зрела революция, грозившая сокрушить ненавистный народу крепостной строй. Летом 1854 г. началась Крымская война.
Весной 1855г. был опубликован манифест о создании государственного подвижного ополчения. Внеочередное дворянское собрание избрало Л. А. Загоскина начальником 103-й сводной дружины ополчения Пронского уезда.
Весть о высадке неприятеля в Крыму и призыв в ополчение, как пишут современники, всполошили все помещичьи села. Крестьяне бежали от помещиков и старались записаться в ополчение, твердо веря, что, освободив русскую землю от неприятеля, не вернутся под крепостное ярмо. Опасность, нависшая над отечеством, казалось, на время прикрыла пропасть, лежащую между дворянством и крепостным крестьянством. С волнением выслушивались рассказы о героической Севастопольской обороне, передававшиеся из уст в уста по всей стране.
Дружина под командой Л. А. Загоскина в составе рязанского ополчения в конце июня прошла через Харьков. В октябре ополченцы вошли в Николаев и приступили к возведению укреплений около города. Но в марте 1856 г. в Париже был подписан мир.
После окончания Крымской войны Л. А. Загоскин вернулся в Абакумово.
Военное поражение царизма в Крымской войне воочию показало гнилость и бессилие феодально-крепостнического строя. Волнения крестьян, обманутых в своих надеждах, принимали все более грозный характер. Жесточайшие расправы с недовольными были бессильны повернуть колесо истории вспять. «Все, что было в России интеллигентного, с крайних верхов и до крайних низов, начало думать, как оно еще никогда не думало... Все стали думать в направлении свободы, разработки лучших условий жизни для всех и для каждого».
На страницах малоизвестных периодических изданий, десятками возникавших в конце 50-х годов и вскоре беспощадно задавленных царской цензурой, нам удалось разыскать несколько статей Загоскина, отчетливо показывающих его мысли и настроения в этот переломный период развития Русского государства. Все эти статьи относятся к 1858 г. и все они посвящены самому жгучему вопросу тех дней — предстоящей отмене крепостного права.
Приверженцев крепостного права Загоскин негодующе называл «фамусовыми второй половины XIX столетия>. Его возмущало то, что лишь небольшая часть дворян выразила свое добровольное согласие на отмену крепостного права. Он зло высмеивал тех, кто пытался доказать, будто «крепостное право есть блаженнейшее состояние человека». Рассматривая сведения переписей («ревизских сказок») и указывая, что численность крестьянского населения нисколько не увеличивается, Загоскин пояснял: «при крепостном праве нельзя ожидать быстрого увеличения народонаселения, особенно мужского пола». Он отмечал, что в помещичьих имениях половина детей умирает, не достигнув пяти лет. «Нечего ожидать крестьянину от господина немилосердого, — писал Загоскин... — Это мечта, чтоб крестьянин подмосковных губерний был обеспечен и в своем быте и в исправности платы всех лежащих на нем повинностей — землей, которой он наделится в пользование, каким бы то количеством ни было. Основа его благосостояния — свободный труд».
Правящие круги крепостнической России, вынужденные самим ходом исторического развития итти на отмену крепостного права и так называемое «освобождение крестьян», отнюдь не помышляли о решении каких-либо проблем социальной справедливости. Недаром «Сельское благоустройство» сообщало, что более чем умеренные высказывания за наделение крестьян землей объявлялись «дикими помыслами, превосходящими своим сумасбродством горячечные сновидения французских коммунистов». Тем более нельзя не признать высказывания Загоскина передовыми для своего времени.
После пресловутого «освобождения крестьян» Л. А. Загоскин в течение двух с половиной лет (с декабря 1861 г. по июнь 1864 г.) состоял мировым посредником. Он был одним из тех немногих представителей дворянства, которые искренне верили в возможность примирить интересы крепостников и бывших крепостных. В «Журнале Рязанского губернского по крестьянским делам присутствия» числятся десятки «уставных грамот», составленных Загоскиным.
Подавляющее большинство помещиков, с которыми приходилось иметь дело Загоскину, были теми самыми Фамусовыми XIX в., о которых он так зло писал. Как ни ограниченно было значение реформы, оно выбивало у них почву из-под ног. Можно представить, какие страсти разгорались вокруг каждого клочка земли и каждого рубля оброка, в которых эти крепостники видели единственный источник своего существования. Бесконечным потоком в «губернское по крестьянским делам присутствие» шли жалобы крестьян на мировых посредников, из которых видно, как с помощью посредников помещики оттягивали у крестьян заливные луга и леса, захватывали дороги, создавая невозможные условия для прогона скота на водопой, какой произвол царил при выделении наделов и исчислении оброка. Во всем этом огромном потоке нет ни одной крестьянской жалобы на Л. А. Загоскина. Трудно объяснить это случайностью. Несомненно, в этом сказалась справедливость мирового посредника Загоскина и его личный авторитет среди помещиков, позволявший обуздывать их алчные стремления.
Годы не погасили у Загоскина интереса к науке и географии, в частности. В «Журнале Рязанского губернского статистического комитета» запротоколирован интересный документ, поступивший в комитет от Л. А. Загоскина в декабре 1862 г. Загоскин сообщал, что переселение крестьян на новые поземельные наделы делает неточными сведения атласа, изданного Географическим обществом и Межевым корпусом. Изменилась численность населения ряда деревень, возникли новые селения. Загоскин сообщал об изменениях, происшедших в населенных пунктах Пронского уезда: погорельцы из села Абакумово, выселившиеся на реку Исью, основали деревню Гагино; выселки из 9 дворов, принадлежавшие генералу Левуцкому и почему-то названные (по созвучию) Алеутскими, образовали новое сельцо Елизаветино; в версте от него возник новый хутор Набоково. Сообщение Загоскина было использовано для уточнения карты и списка населенных пунктов Рязанской губернии. Комитет вынес ему благодарность и просил других мировых посредников, «не найдут ли они возможным доставлять комитету сведения о подобных же переменах в населенных местностях заведуемых ими участков».
В июне 1864 г. Загоскин ушел с должности мирового посредника. Он продолжал жить в Абакумово.
Отойдя на время от общественных дел, Загоскин со всей страстью своей кипучей натуры отдался научным изысканиям в новой области — в садоводстве.
Еще в первые годы жизни в Абакумово Загоскина увлекала мысль создать образцовый яблоневый сад. Постепенно ему удалось отобрать для сада вкусные и морозостойкие сорта. Он внимательно следил за чередованием урожайных и неурожайных лет, изменениями погоды, влиянием климатических колебаний на урожай. Изо дня в день в его дневнике отмечались температура, сила и направление ветра, выпадение осадков, сезонные изменения в природе и в плодовом саду. Слава о загоскинских яблоках ширилась по Пронскому уезду. На выставках в Рязани и Москве яблоки Загоскина отмечались медалями и похвальными листами. Пронский уезд вообще славился как родина страстных садоводов. Среди соседей Загоскина были мелкопоместные дворяне Мичурины, жившие в селе Долгое, вблизи Абакумово. Здесь родился и провел детские годы Иван Владимирович Мичурин. Биографы великого садовода отмечают, что с ранних лет его окружали люди, увлекавшиеся садоводством, и это сыграло немалую роль в определении жизненного призвания И. В. Мичурина.
Глубокое разочарование Л.А.Загоскину принес 1867 год, когда царь продал Аляску Соединенным Штатам Америки. Перед лицом более сильных английских и американских конкурентов царизм показал свою полную неспособность удержать русские владения в Америке.
Переговоры о продаже Аляски проходили в строжайшей тайне. Еще в конце 1866 г. на секретных совещаниях при царском дворе Александр II заявил, что он решил продать Аляску американцам; министрам, приминавшим участие в совещаниях, оставалось обсуждать лишь вопрос о цене и условиях сделки. За быстрейшую продажу Аляски ратовала влиятельная придворная клика во главе с председателем государственного совета, великим князем Константином.
Смутные слухи об этом просачивались в печать. Либеральная газета «Голос» писала: «мы не можем отнестись к подобно невероятному слуху иначе, как к самой злобной шутке над легковерием общества... Неужели трудами Шелихова, Баранова, Хлебникова и других самоотверженных для России людей должны воспользоваться иностранцы и собрать в свою пользу плоды их!». Слухи эти доходили и до Загоскина. На страницах «Рязанских губернских ведомостей» еще в начале 1867 г. появились сообщения, не оставлявшие сомнения в том, что позорная сделка действительно готовится втайне от народа. А в октябре в газетах появился и сам «высочайше ратификованный» договор, подписанный царским послом в США еще в марте 1867 г.
Внучка Л. А. Загоскина — Н. П. Гласко — со слов матери рассказывает, что дед ее до последних дней жизни не мог примириться с продажей Аляски и в кругу домашних резко осуждал правящие круги, считая, что Аляску потеряли «по прихоти царя».
В начале 1867 г. Л. А. Загоскин передал распорядительному комитету по устройству первой русской этнографической выставки, организуемой Обществом любителей естествознания при Московском университете, многочисленную коллекцию костюмов, принадлежностей домашнего быта, орудий, моделей и различных изделий колош с о.Ситха, алеутов Уналашкинского отдела, островов Лисьих, племен прибрежья Берингова моря и краснокожих племен внутренних районов материка. Эти экспонаты в мае 1867 г. демонстрировались на всероссийской выставке. В 1883 г. Загоскин передал ценную коллекцию этнографическому отделу Румянцевского музея в Москве. Когда организовался Рязанский краеведческий музей, он преподнес и ему большую коллекцию разных предметов быта индейцев и эскимосов Русской Америки. Н. П. Гласко рассказывает, что уже в последние годы жизни, приезжая из Абакумово в Рязань, дед ее неизменно посещал музей и помогал сотрудникам устанавливать и реставрировать экспонаты его коллекции.
Для Загоскина это было трудное время. Начало сдавать здоровье. Большим ударом была преждевременная гибель двух старших сыновей. Оба служили офицерами. Старший — Николай, возмущенный порядками, царившими в полку и придирками полкового командира, застрелился. Второй — Алексей, не выдержав удручающей скуки армейской жизни, запил и умер молодым.
Шли годы. Вступил на престол новый царь — Александр III. Это был уже четвертый по счету самодержец, которого переживал Загоскин. Над Россией сгущалась ночь черной политической реакции.
В 1886 г. ежемесячный исторический журнал «Русская старина» напечатал воспоминания одного из воспитанников морского кадетского корпуса. Описывая события 1825 г., автор назвал деятелей 14 декабря «мятежниками». И тогда из Рязани пришел неожиданный отклик: 78-летний Загоскин горячо протестовал против такого несправедливого суждения. Нет, писал он, деятели 14 декабря 1825 г. — не мятежники. «Это были люди, несвоевременно увлеченные мыслью о благе для своего отечества».
В этой же статье, вопреки официальным источникам, Загоскин указывал, что Александр III не интересовался вопросами внутреннего устройства России, а флот и морской корпус вообще ни разу не удостоил посещением. «Но дух истых моряков — Чичагова, Ушакова, Сенявина - всегда оберегал флот и его питомцев». Загоскин продолжал этот список флотоводцев, прославивших русский флаг. Он назвал Литке, Лазарева, Нахимова, Корнилова.
Посильное участие принимал Загоскин в работах Рязанской ученой архивной комиссии, занимавшейся изучением прошлого края, приведением в порядок архивов и памятников старины. Отчет за 1888 г. сообщает, что Л. А. Загоскин «участвовал в сообщении рефератов и различных исторических материалов».
Последние годы Л. А. Загоскин безвыездно жил в Рязани. Изо дня в день он продолжал вести дневник, вносил в него свои мысли, даже после того, как в результате тяжелой болезни перестал владеть языком.
22 января 1890 г., на 82-м году жизни, Лаврентий Алексеевич Загоскин скончался. «Отзывчивый на всякое живое и честное дело, — писал А. Селиванов в некрологе «Рязанских губернских ведомостей», — покойный до преклонных лет сохранил ясность ума и юношескую пылкость характера. С живым интересом он относился ко всему, что выходило из сферы обыкновенной житейской пошлости, ко всему, что пробуждало общество и развивало в нем идеальные стремления. От природы добрый и любящий, он возмущался всякой несправедливостью и резко порицал все нечестное и дурное».
Стремление хорошо послужить своему родному народу отличало Л. А. Загоскина на протяжении всей его жизни. В этом служении он видел свой патриотический долг. Он прожил большую, честную и деятельную жизнь. И, конечно, отнюдь не случайна его заключительная, почти предсмертная реплика в защиту декабристов на страницах «Русской старины».
Имя Л. А. Загоскина заслуженно стоит в ряду наиболее выдающихся русских путешественников XIX в., открывших для Отечества новые земли и проявивших при этом незаурядные способности исследователей. Для характеристики духовного облика Л. А. Загоскина немаловажно то, что, проникая в глубину аляскинских лесов и встречаясь там с племенами, еще стоявшими на грани родового строя, он показал себя передовым, высокогуманным человеком. Без тени какого бы то ни было превосходства он открыл науке мир простых, трудолюбивых и благородных людей, у которых за внешним обликом дикости скрывались добрые сердца и самобытная культура, достойная уважения образованного человечества.
Замечательный его труд — «Пешеходная опись» — надолго пережил своего автора и остается классическим произведением русской географической науки.
| |
