Путешествие из Фальмунта в Санта-Круц. Обозрение Терерифа.
23-го числа при нордовом ветре отправились мы из Англии. Путешествие наше началось весьма успешно; мы как сей день, так и последующие шли не менее 6-ти, а иногда по 9-ти и 10-ти и по 11-ти узлов.
29-го числа миновали мы параллель Гибрафальского пролива и оставили Европейские воды.
В полдень были мы от Гринвича в 34°54' северной широты и 25°4' долготы западной. Как днем, так и ночью были жестокие шквалы с громом, молниею и сильным дождем.
30-е числа ветр был марсельный и столь слаб, что пополудни едва уже мы подвигались. Мы видели множество бонитов; стада их сопровождали по обеим сторонам корабль наш, и матросы, опущая в них бушприту остроги, нередко доставляли себе и нам пищу. Рыба сия прекрасного лазуревого цвета и как бы с серебряною оттенкою более удовлетворяет зрение, нежели вкус; мясо ее крепко, но между тем заменою свежей провизии приносит она мореплавателям великую пользу.
По 5-е число октября имели мы весьма тихие брамсельные ветры. 6-го числа, в 2 часа пополудни, открыли мы горделивую главу Пика, из-за облаков возвышающуюся; по полуденным нашим обсервациям были мы от него в 31 немецкой мили и того же числа, пополудни в 6-ть часов, увидели острова Грот-Исланда, Банку, Салважес в примерном расстоянии от нас 12-ти немецких миль.
7-е числа поутру открыли, наконец, и остров Тенериф. Мы были от него в 10-ти немецких милях. Ветр был рифмарсельный. В час пополудни увидели мы в горизонте трехмачтовое судно, идущее с нами одним галсом, и в 6-ть часов, приближаясь к нам, выстрелило оно из пушки ядром. Мы подняли военные флаги; "Нева" подошла к нему и по переговоре ее сообщила нам, что то был французский Притаверский фрегат "l'eyptien" и капитан его Лаплаеф шел в С.-Круце с добычею двух купецких английских призов. Пролавировав ночь около острова, 8 числа пришли мы в Санта-Круце.
Тотчас приехал к нам капитан порта и, весьма вежливо опрося суда наши, указал место, где бросить якорь, что мы и исполнили; между тем лейтенант Левенштерн отправлен был от меня к генерал-губернатору Канарских островов маркизу де Кассакагигалю с приветствием, что прибывшие на здешний рейд россияне уверены в благосклонности гишпанского правительства и что я нетерпеливо желаю подтвердить дружеский союз обеих держав и сделать приятное его знакомство.
Вскоре чрез капитана над портом и я получил от него равную вежливость и поехал с офицерами в город, от которого стояли мы не более 200 сажен; мы просили показать нам для пристанища лучший трактир, но во всем городе был только один и при том весьма дурной, где в двух комнатах получали обед иностранцы. Итак, расположившись лишь на корабле, отправились мы между тем к генерал-губернатору. Гауптвахты отдали честь, офицеры нас встретили, и наконец и сам маркиз принял с величайшею вежливостью, сказал мне, что сего же дня поутру с пришедшим из Кадикса пакетботом имел он удовольствие получить предварительное о прибытии нашем известие, и на все просьбы мои, в рассуждении нужных нам пособий, отвечал, что он только восхищается случаем: в порте своем видеть суда Российского Императора и что в доказательство личного к особе Его Императорского Величества уважения просит меня располагать всем, как в своем отечестве. Столь приятный прием сопровожден был тотчас другой вежливостью в рассуждении моего помещения.
Он сожалел, что теснота дома лишает его удовольствия иметь нас у себя, но что лучший в городе дом приятеля его Английского купца Армстрома меня уже ожидает, и вскоре явился и сам хозяин, прося меня столь убедительно, что я, сколько ни отговаривался, принужден был уступить искреннему его приглашению. Маркиз повел нас к супруге своей; мы встречены были новыми ласками, и открытый характер достойной четы сей доставил мне столь приятное знакомство, что я сильно почувствовал час моей с ними разлуки.
Гостеприимный здешний начальник просил нас посмотреть его жилище: верхний этаж дома состоял из двух залов на улицу и нескольких сбоку комнат. Площадь двора занята прекрасным садиком, из которого высокие платановые, цитронные и многие цветные деревья сообщали тень свою в окружающие оный галереи. В средине садика был фонтан с мраморным бассейном, в котором плавали золотые и серебряные рыбки. Наконец, повел нас в неподалеку лежащий зимний сад, для стола его огородные произведения доставляющий, ибо летом все от сильного жара здесь засыхает, и, показав между тем весь город, расстался с нами у нового моего жилища.
Г-н Армстром ту ж минуту познакомил меня с своею супругою; она была француженка родом из Ильдефранса, женщина весьма веселого нрава, говорила на многих языках совершенно, встретила меня вежливостью, и я того ж вечера уведомился, что приятное обхождение и редкое гостеприимство добрых хозяев моих делали дом их стечением всех иностранных.
Мы располагались пробыть здесь не более трех суток, и мне хотелось посмотреть внутренности города; на другой день гг. натуралисты Тилезиус, Лангсдорф, Брыкин, доктор Либанд и майор Фридерици были мне товарищами. Наняв верховых лошадей, а я получил себе от маркиза, пустились мы в 10-ть часов утра в сопровождении многих гишпанцев к порту Оратаво, лежащему на другой стороне острова. День был безмерно жаркий. Реомюров термометр показывал теплоты... (?) градусов, и мы въехали на превысокую гору по весьма неровной и острыми отрывками лавы исполненной дороге; на пути имели голую природу, а из произрастений попадались нам одни колючки алоэ, кактус, евфорбиум и весьма низкое драконово дерево. В боках имели мы безлесные горы, на которых в нижних частях их были виноградные сады, кои рассаженными по крутизне прямыми одна над другою линиями, представляли однако ж приятные уступы. Проехав близ двух миль, увидели мы перед собою Лагуп, а позади себя лежащий под горою Санта-Круце; пространный океан поглощал наше зрение, удовлетворя прежде видом лежащего отсюда в 10-ти милях острова большой Канари.
Город был прежде столицею сего острова, довольно велик, но дурно выстроен, в нем остались одни трибуналы гражданские. Мы нашли в городе глубокую тишину и редко где видели человека на улице. Может быть, сильный жар был тому причиною. Остановясь у одного араба, дающего здесь приезжим пристанище, заказали мы обед и между тем пошли по городу, зашли в Доминиканский монастырь. Настоятель в сопровождении братии встретил нас и показал нам соборную церковь, зал собраний их и другой зал, заключающий библиотеку. В одной комнате видели мы развешенные на стенах разные приказания св. Инквизиции; большая часть из них относилась к должному почтению мирян к пастырям, посвятившим все дни свои на моление и спасение душ их, к сполнению полезных советов, к сохранению полезных советов, к сохранению постов и тому подобные; другие запрещали чтение соблазнительных книг и повелевали истреблять все те, коих имена тут же были означены, как-то: Coutumes religieuses de tous les peuples du monde, avecgravures du maudit Picard. Они имели причину дать ему проклятие, ибо таланты художника сего весьма явственно изобразили все тайные действия инквизиции; потом в числе оглашенных книг увидели мы: Histoire politigue et philosophigue de deux Indes, par 1'abbe Raynal Qeuvres de Voltaire; de gg Rousseau; Memoires d'un homme de qualite, ou aventures, du Marguis dex Histoire maturelle et civile du 1'isle Minorg,u подвергнулась тому ж жребию за резкие слова: Се pays est appauvri par les moines et les pretre и наконец множество других сочинений. Отсюда пошли мы в женский монастырь Св.Клары; церковь была заперта, мы видели внутренность храма сквозь решетки, у которых тотчас явились монахини; вступили с ними в разговоры, они жаловались на строгость начальницы, потчевали нас конфектами и, наконец, отпустили с цветами своего рукоделия. Мы спешили к своему обеду и крайне удивились, когда нашли его в одном хлебе, дурном сыре, бананах, персиках и винограде. Это обыкновенная здесь пища среднего состояния жителей. Подкрепя стаканом вина утомленные силы свои, пустились мы в путь наш.
Выехав из Лагупы, увидели мы другую природу: обработанные поля, горы усажены виноградом, из ущельев их выходили рощи из каштанов, финиковых, платановых, цитроновых, персиковых, миндальных и других плодоносных деревьев. Влеве величественный Пик, покрытый снегом и льдами, отражением солнечных лучей представлял взору серебристую из облаков и зеленей вершину свою; с самого хребта Ветрова открыли мы множество селений, садов и необозримый океан, которого видимое нами в горизонте пространство, по тишине погоды, смешивалось тогда с атмосферою воздуха.
Дорога была несколько поровнее, но ненадолго; подъезжали к селению la Matanca, безобразные кучи лавы опять затруднили путь наш: он лежал иногда по таким горам, что с одной стороны навесистые скалы их угрожали нам падением, а с другой видели мы внизу пропасть. Мы останавливались для отдохновения в виноградных садах и прохлаждались их гроздями. Лозы посажены по скатам гор регулярно, обрыты каналами и обнесены сделанными из лавы оградами, которые, сохраняя дождевую для виноградников воду, между тем расплодившимися на них колючими растениями, защищают вход в них.
День начинал смеркаться, и мы, боясь обрушиться, шли большую часть пешком по большим и острым каменьям. Мы миновали селение ла Викторию и поднялись на такие хребты гор, что облака увидели уже под собою. Наконец, застигла ночь, каждый из нас с нетерпеливостью спрашивал: далече ли Оратова. Вожатые утешали, что близко, и показали нам огни его. Через полчаса приблизились мы к огням и увидели себя в большом селении. Обрадовавшись совершению столь трудного пути нашего, остановились мы на иллюминированной площади, где множество было шалашей с вином, плодами и закусками; в разных местах гитары и барабаны составляли музыку, и гишпанцы забавлялись пляскою; она не имела ни малейшей живости и состояла только в переставлении на одном месте ног, качании головою и щелканий в такт пальцами, словом, представляли они не людей, но кукол.
Мы спросили о причине празднества сего, и нам сказали, что сего дня день святой Урсулы, храмовый праздник сего местечка, ее именем называющегося. "Как, — сказали мы, — это не Оратова"? — "Нет, — отвечали гишпанцы, — а она под горою и до нее с небольшим одна миля". Сколько сие не опечалило нас, но, найдя здесь пьяных жителей, принуждены мы были продолжать путь, который уже при изнуренных силах наших еще казался нам затруднительнее; в 10 часу пришли мы, наконец, в порт, сделав от Санта-Круце 10 немецких миль; жители спали, и я, хотя имел от маркиза рекомендательное письмо к английскому купцу Бари, зятю г. Армстрома, но совестился так поздно его беспокоить. Пошатавшись по городу, чтобы сыскать где-нибудь отдохновение, и не имев успеха, принуждены мы были, наконец, идти в дом, куда адресованы. Хозяина не было в городе; он жил в загородном доме, но шурин его успел уже предварить его о приезде нашем, и мы от всех домашних были приняты, как жданые гости. Вскоре явился г. Армстром, меньший брат хозяина моего, весьма приятный молодой человек, накормил нас хорошим ужином, ласки его и обширность дома скоро всем нам спокойный ночлег доставили.
Поутру приехал и хозяин наш г. Гоарри. Мы благодарили его за гостеприимство. Сей любезный человек столь приятно предложил нам себя в услуги, что я, изъясня ему все трудности, накануне нами в пути выдержанные, не остановился просить его пособия в прииске какого-нибудь судна, которое бы как можно ближе подвезло нас к Лагупе и избавило беспокойного переезда гор; он охотно вызвался сие исполнить; лошадей наших тот же час отправил в Саусаль, где велел нас дожидаться, а между тем и к водному пути нашему обещал все приготовить.
В приятном сем ожидании пошли мы в королевский ботанический сад, лежащий в полугоре и в одной версте от города. Живущий в Лагупе любитель наук маркиз де Нева есть виновник оного. Он представил Королю об удобности местоположения сего в заведению на нем ботанического сада, сделал оному план и изъяснил возможность развести здесь все растения жарких и умеренных климатов. Проект сей опробован, и в 1695 году сад сей, к чести Гишпании и украшению всего острова, получил свое основание. Он представляет правильный параллелограмм, длиною в 300 сажен и обнесенный каменными стенами, расположен регулярно, снабжен водою и заключает ныне до 3000 редких Южно-Американских растений и других стран прозябений. Имеющий над сим садом смотрение и славному сиру Бенксу знаниями его известньй англичанин старается собрать все здешние растения, и буде труды его будут правительством покровительствуемы, то любители ботаники могут со временем ожидать флоры Тенерифской.
Здесь увидели мы у подошвы горы лежащий отсюда в полумиле город Оратову. Порт того же имени, состоящий прежде из одних рыбачьих хижин, красотою нынешнего его строения оспаривает у древнего однофамильца его преимущество. Нам сказывали, что есть там в саду одного дворянина, по имени Дон Педрэ Франки, драконово древо, имеющее в окружности 42 фута, но, к сожалению нашему, время не позволило видеть сей редкости природы.
Гора Пик показалась нам весьма близкою и, быв уже на пути к ней, сколь ни влекло нас любопытство, но как должно было на обозрение оной употребить не менее трех суток, а потом и годовое время не слишком уже тому способствовало, то принуждены мы были отказать себе в сем удовольствии. Возвратясь домой и получа у доброго нашего хозяина завтрак, а у берега 6-ти-весельную лодку, вскоре мы с ним распрощались и пустились в путь свой.
Вчерашнего дня были у нас на корабле поселившиеся на здешнем острове европейцы Роберте и Жозеф. Первый ввечеру уехал, а Жозеф остался до утра, полагая, что всегда вплавь может возвратиться к берегу; но когда мы, пользуясь ветром, поспешно от берега удалились и расстояние превозмогло его силы, а притом и боязнь быть съеденным реканами, удержала его на судне нашем, то вдруг жестокая печаль объяла его: обращая часто взор свой на остров, где оставил он любезную жену свою, милые ему кокосы и бананы, плакал он неутешно; наконец, решился плыть с нами, прося высадить его на островах Сандвичевых, откуда надеялся он с английскими судами когда-нибудь возвратиться к своему семейству.
7-го числа поутру ветер был довольно силен, но ровен и погода прекрасная; вчера держали мы курс WSW, но сего дня, пролежав ночь в дрейфе, держали прямо W, чтоб удостовериться о существовании островов, в числе десяти в сих местах на карте Тупая означенных. Сей редкий из диких мореходов был уроженец острова Улитеа, одного из островов Общества; Кук возил его в Англию, и паки возвращали в отчизну его, она плавал в байдарках, удаляясь миль на 300 и 400 полагала свои замечания по одним восходам и закатам солнца, а исчисления по числу дней пути своего.
Г.Флерие, издатель путешествия Г.Маршанда, в нем изъясняется, что хотя сей мореплаватель и примечал признаки земли в WSW, и что время не позволило ему сделать точное исследование, но как некоторые имена островов от Тупая данными, соответственны именам островов Мендозиных, то и оставляет он поверку сей истины какому-нибудь ревностному мореплавателю, более времени на то имеющему, чтобы разрешить сомнение Г. Маршанда и удостовериться в Тупаевой гидрографии.
В полдень были мы в параллели долготы Западной до шести часов вечера, сделали еще 4,2 мили к западу. Горизонт был ясный, и капитан, не видя земли, потерял надежду открыть ее и решился держать опять настоящий курс наш к WNW.
13 числа в полдень имели мы 4°46' южной широты и в 3 часа по полудни прошли экватор и вступили в северное полушарие, пробыв в южном 6 месяцев.
По сей день имели мы штили и сильный жар, весьма также частые шквалы с дождями, а с 11 часа довольно сильный пассатный ветер WO прохлаждал воздух.
18 числа умер наш повар Иван Нейланд, родом курляндец. Он занемог еще в Бразилии, и штормы у Капа-Горна привели в изнеможение его силы. Потом переменные климаты и недостаток в свежих припасах подвергали его день ото дня большому изнурению, и сегодня доказал он нам, сколь дорого платятся трудности подобному наших путешествий.
Больные у нас умножались, и мы с нетерпеливостью ожидали островов Сандвичевых, чтобы сколько-нибудь освежиться.
27 числа, к немалому нашему обрадованию, увидели мы, наконец, в 8 часов Овайги, один из островов Сандвичевых, и, держа курс наш к юго-восточной Овайго оконечности, надеялись, лавируя около оной, снабдиться свежими припасами в изобилии.
По сие число имели мы весьма благополучную погоду, и ветры нам так поспешествовали, что мы пришли сюда ранее, нежели предположить могли.
Сандвичевы острова, как Диксон и Лаперуз в путешествиях своих описывают, открыты испанцами в 16 веке. Гаетин, идучи из Мексики, открыл их в 1542 году, и цепь сию назвал Королевскими островами, а другую, 20-ю милями подалее к весту, Садовым островом. Капитан Кук, идучи в 1778-м году из островов Общества в Северную Америку, увидел 18-го генваря острова Boa, Атугай и Онигио, 24-го — Оригауа и 28-го — Тагуру. К Атугай и Онигио он приставал, а на обратном пути своем из Северной Америки того ж 1778 года ноября 26, нашел остров Маува и другие близ оного лежащие, 30-го же — Овайги. Вся цепь сия состоит из 11-ти островов, лежащих между 18°53' до 22°15' северной широты и от 154°54' до 160°24' долготы западной, называются они островами 1-й Овайги, 2-й Мауви, 3-й Ранай, 4-й Марстини, 5-й Тагурауа, 6-й Иаротоги, 7-й Воаху, 8-й Атугай, 9-й Онигио, 10-й Орагуа и 11-й Тагура. Все сии острова, кроме Маротоги и Тагура, обитаемы. Кук дал им общее название островов Сандвичевых, в честь графа Сандвича, под покровительством которого предпринимал он путь сей.
Овайги есть самый большой остров и всех южнее. В 4 часа пополудни были мы в расстоянии 5 морских миль от юго-западного его берега. Издалека уже видели мы плоскость высокой горы Роа, которой в Куковом путешествии дано высоты 724 фута более Пика Тенерифского. Чем более приближались мы к острову, тем приятнее казалось его местоположение. Горы, в облаках теряющиеся, склонялись нечувствительно к горизонту воды и представляли амфитеатр, украшенный кокосовыми и другими деревьями, коих разноцветная зелень делала приятное зрелище.
Вскоре увидели мы плывущие к нам каноты, из коих один был с парусом. В первом каноте было два островитянина и привозили женщину. Их на корабль не пустили и велели приезжать с провизиями. Многие потом пристали с кокосовыми орехами, сахарными тростями и привезли поросенка и немного пататов. Хотели сделать мену на привезенные им из древесной коры искусно сделанные ткани, веревки и тому подобное, но мы требовали припасов.
Лодки их были подобны лодкам островов Маркизских, но люди были далеко хуже островитян Нукахивских; они были наги, волосы на голове выстрижены разным образом, но более с боков, оставляя хохол во всю длину головы, представляющей как бы каску. Они худощавы, покрыты струпьями, у многих передних зубов не доставало и татуированы на теле изображением животных, как-то: зверей, ящериц, птиц, рыб, а на одном изображено было ружье со штыком. Говорили несколько английских слов, но так мало и неправильно, что познание их не облегчало нас в изъяснении наших надобностей. Сильный ветер прекратил торг наш; мы удалились от берега, а островитяне поехали домой, обещав на другое утро привезть припасы.
28 числа, в 4 часа утра, были мы в 30 милях от берега и, опять держа к оному, в 10 часов приближались к южной его оконечности; в 3-х или 4-х милях мы видели несколько жилищ диких, и некоторые каноты привезли нам припасы. Мы выменяли поросенка за 3 аршина пестряди. Привозили большую свинью, но в мене не могли они согласиться: мы давали топор, кусок пестряди, ножи, рубашки, одеяло, но ничто не прельщало островитянина, и он увез ее назад.
Место разлучения нашего с "Невою" было назначено в островах Сандвичевых, из которых должно отправиться в северозападную Америку. Хоть все для этого края предписания деланы мною еще в Бразилии и на случай неожиданной разлуки судно сие ими снабжено было, но я занялся дополнительными распоряжениями и сего числа отправил на Кадьяк из здешнего экипажа одного плотника и промышленных.
К ночи удалились мы от берега и в три часа пополуночи на 29-е число приближались опять к нему, расположась, при недостатке провизии зайти в бухту Караконца, где славный Кук окончил несчастным образом жизнь свою, но противный ветер препятствовал, и, наконец, сделался совершенный штиль, державший нас в нарочитом от берега расстоянии, и остров с знаменитой его горою Роя был нами виден в тумане.
В 6-ть часов пополудни разлучились мы с "Невою". На обоих судах подняли военные флаги, матросы на вантах "Невы" расставленные, прокричали "ура", мы тем же ответствовали. "Нева" подошла к островам за припасами, а мы, не теряя времени, взяли курсьевой, ибо течь в корабле умножилась так, что по два и по три раза в день воду выливать должны были. Повреждение корабля лишило нас возможности ознакомиться с природою островов Сандвичевых и нравами их жителей, а неполучение припасов принудило подвергнуть изнеможенные уже силы новому изнурению.
Мендорец Жозеф идет с нами далее. Жители сандвичевские ему не понравились, но боялся ими быть съеденным, а между тем остановил его и язык их, который хотя произношением и казался нам похожим, но они друг друга разуметь не могли.
Наконец, проводя диких гостей наших, сказали мы, чтобы плавающие вокруг судна островитяне на ночь удалились на берег. Они повиновались; но женщины ни под каким предлогом сего исполнить не хотели и просились на корабль. Роберте сказал, что обыкновение здешнего места требует сделать снисхождение просьбе их, и чтоб не огорчать диких, матросы наши приняли гостей.
Всю ночь видели мы на берегу множество огней и диких, кричащих и хлопающих руками по телу, что означало их увеселения. У нас по кораблю были расставлены вооруженные матросы, делая друг другу сигналы, и между тем изредка стреляли из пушки, чтоб уверить через это диких, что мы всегда готовы к отражению.
26 поутру увидели мы опять сотни диких, плавающих около судна с кокосами и хлебными плодами, и каждый из них непомерным криком хотел друг перед другом скорее выменять железцо. В 9 часов Король посетил нас с своими родственниками, привел свинью и одарен был топором. Потом приехал дядя его, человек весьма пожилых лет, но здоровый и, как казалось, у диких в большом уважении. Король просил нас посетить его и впредь отправился. В 11 часов поехал я с капитаном и многими офицерами на берег с вооруженными людьми, причем и сами вооружены были. Бурун препятствовал пристать прямо к королевскому жилищу, и мы пристали в нарочитом от него расстоянии, так, что, ходя по горам и спускам, должны мы были близ версты идти к королевскому жилищу. Дикие покрыли берег, но дядя королевский приказал им стоять в довольном расстоянии и нас не беспокоить. Наконец, достигли мы обиталища дикого сего властелина. Он встретил нас и повел в дом свой, окруженный кокосовыми, хлебными и платановыми деревьями. Жилище его состояло из длинной, саженей в 10, хижины, составленной из толстого бамбука, перпендикулярно один близ другого стоящего, покрытого хлебного дерева листьями на одну сторону, так, что стена на площадь имела футов до 6, а задняя — до 10 вышины: в ней сидела жена его и другие женщины, принадлежавшие к его семейству; они были все нагие и покрыты только из древесной коры желтою тканью, получившую цвет сей от кокосового масла, коим они мажутся и которые нестерпимо тяжелый запах издавали. Им подарили ножички, пуговки, бусы и тому подобные мелочи, которые их много утешили. Ширина сей галереи их была близ двух сажен, в средине было весьма чисто, пол покрыт циновками, и всю мебель составляли несколько висящих сосудов с крышками, сделанными из больших кокосов и рода тыкв. Женщины посадили нас между собою, и когда, поотдохнув, собрались мы их оставить, то Король просил нас в другую, подобную первой хижину, называемую Табу, куда никто из женщин входа не имеет, а также и из женщин, кроме составляющих его семейство, которое он иногда здесь угощает. Она стояла на возвышенной площади, сделанной из выведенных из больших каменьев стенах, на которую насилу мы вскарабкались. Прикрывающее нас маленькое войско наше стояло тогда против нас с оружием, и дикие не приближались. Здесь угощал нас Король кокосами, бананами, заквашенным хлебным плодом, который однако ж был всем не по вкусу, может быть, более от омерзения, что он руками брал это тесто. На обратном пути осмотрел капитан место, способное, дабы налить бочки водою, и мы возвратились благополучно на суда.
Король посетил нас после обеда. Ему понравились купленные офицерами в Бразилии куры; одну из них капитан ему пожертвовал, и он вне себя был от восхищения; потом увидел несколько береженых для больных кур, просил обменять их на другие, которые у них поменьше; и в этом, для сохранения дружбы, не было ему отказано. Офицеры пригласили его в кают-компанию на чашку чаю; хотя видел он, как пьют, но сам не умел приняться, и один из них поил его, как маленького ребенка. Сахарный песок обратил его любопытство, он отведал, и песок так ему понравился, что он, без стыда, черпая ложкою, наелся досыта. Со всеми нашими угощениями не могли мы однако ж ничего получить, как кокосов и хлебного дерева, которое мы пекли, и показалось оно нам довольно приятно. Вкус его подобен картофелю.
27 числа известились мы чрез одного дикого, что видно в горизонте большое судно. Мы полагали, что это разлучившаяся снами "Нева", и капитан послал ялик с офицером, который, возвратясь к вечеру, сказал нам, что судно приметно лавирует около бухты нашей, но в таком далеком расстоянии, что "Нева" ли это, удостоверить не может.
28 числа поутру послан опять ялик, и вскоре увидели мы "Неву", идущую в нашу бухту. Капитан-лейтенант Лисянский уведомил нас, что он все штормы выдержал благополучно и был 6 суток у острова Пасхи, где на случай разлуки назначен ему был первый пункт соединения. К острову не пристал за противными ветрами, но лавировал близ него, и, узнав, что нас там нет, пошел к островам Мендозским.
29 числа начала и "Нева" наливаться водою, что весьма поспешно происходило, ибо множество диких за кусочек железа всю сию работу производили, и баркасы наши едва успевали привозить и возвращаться. Мы между тем старались ознакомиться с нравами и обычаями жителей, и я вмещу здесь все сведения, которые мы в короткое наше пребывание от островитян получили и сами заметить успели.
Король не имеет здесь большой власти, но более уважен по богатству его, состоящему в обширных землях, покрытых кокосовыми и хлебными деревьями. Избыток плодов сих делают всех островитян его работниками, и вот причина скорого исполнения его повелений. Есть на острове духовная особа, которая в великом уважении и называется Туфинигохо. Народ, в сей бухте живущий, ведет всегда войну с жителями Контролерс-Бай. Мы нашли их в перемирии, но чрез месяц война начнется; на сей конец выменивали жители охотно железо, чтоб, обточа оное копьем, поражать неприятеля. Оружие их более состоит в кидании пращами каменьев. Начало войны зависит от воли духовной особы, рассказывающей народу приличное тому сновидение, а наконец от победы неприятеля. Побежденных с великим торжеством едят, а волосами их, как трофеями, украшаются, делая кисти к предводительским жезлам их, зарукавья, такие же кисти на ноги и тому подобное. Мертвые головы неприятелей берегут и, вставляя в глаза и другие пустоты раковины, носят на поясах как воинское украшение.
Одежды никакой не имеют; иные носят поясок из древесной ткани, покрывающей перед, но и то редко; женщины так же нагие, но по бедрам носят покрывала из древесной ткани, более желтые от масла кокосового, коим по нескольку раз в день мажутся и в жарком сем климате предохраняют себя тем от болезней.
Мужчины весьма рослы, мужественны и так стройны, что послужили бы прекрасным образцом для скульптуры. Женщины ростом менее и хуже; есть однако ж довольно приятной физиономии.
Мужчины испещряют все тело и даже лицо прекрасно расположенными симметрическими узорами, а у женщин одни только руки татуированы, так, как разрисованные перчатки, так же губы, и у иных несколько полос на плечах; тело у обоего пола так бело, как только может здешний климат позволить. Все так здоровы, что мы ни одного прыщика ни на ком не видели; люди достигают здесь до глубокой старости и при том в более, нежели соразмерных их летам силах. Мастера плавать и большую часть жизни на воде живут. Узоры насекают костяною палочкою до крови и натирают особливо приготовляемою из кокосов черною мазью. Делается сильная опухоль, но на другой день исчезает, и темно-синяя насечка навек остается. Мужчины бреют волосы, но не все одинаково. Король и семейство его выбриты от лба до затылка шириною пальца в три и на боках волосы завязаны хохлом, что представляет их с рогами. У других видели мы выбритые полголовы, у третьих всю, а иные и совсем были не бриты. Женщины носят волосы свободно. Волосы большей частью темно-русые.
У обоего пола в ушах превеликие скважины; они вместо серг носят разные фигуры из раковин, иногда продевают в них кости. Мужчины, сверх того, украшаются как бы венцами, из перьев, из свиных клыков, из веревок, носят как кокошники с налепленными красными роду бобов зернами и те же украшения носят и на шее; женщины носят на шее ожерелья из дикого перца и других произрастаний.
Строение лодок их весьма странное: несколько досок сплочены к выдолбленному брусу и привязаны к нему веревками; нос у них длинный, украшенный плоскою резною фигурою, все суденышко, длиною сажень до 2-х, но так узко, что едва человек сидеть может; в носовой части сделано возвышение для перевоза чего-нибудь сухого, потому что в лодке одни гребут, а другие беспрестанно воду отливают; весла их не велики, но на конце широкую имеют округлость; со всей лодки брошены" на сажень на воду коромысла, привязанные к равной длине судна жерди, дабы не мог вал их опрокинуть; имеют также и парус. Жилища у всех островитян из бамбу, такие же как у короля, с разницею тою, что поменее; строят на возвышенных площадях, одетых стенами из больших друг на друга наложенных каменьев и входят на площадку по дереву, вырубленному ступеньками; такими же стенами обносят берега ручьев и места, доставляющие им разные в снеди произрастания. Посуда их состоит в деревянных корытах, чашах и сосудах из тыквы и кокосов, сделанных и оплетенных сеткою для удобного вешания. В шалашах их весьма чисто и пол устлан рогожами.
Пища состоит в кокосах, бананах, хлебном дереве, аро и ялсах, ракушках, рыбе, которую едят сырую, и свиньях, употребляемых только во время пиршеств, как-то: при свадьбах, строении домов, победах и тому подобном.
Религии никакой нами не примечено, кроме некоторого к их духовной особе суеверия и слепого к слову "табу" повиновения. Слово "табу" значит запрещение на что-нибудь; но ежели что сим словом названо, никто не касается, опасаясь гибельных от того следствий.
Свиное мясо для женщин табу, и они есть не будут, а едят только тех свиней, которых получили в подарок или воспитали сами.
Огонь, мужчиною разведенный, для них также — табу, и они ни для чего не будут есть кушанья, сваренного их мужьями. При рождении младенца назначает семейство для пищи его молодые деревья, назвав их табу; никто до его возраста и даже отец, плодов есть не смеют.
Место погребения для женщин — табу. В выстроенной там хижине муж ест один, и жена войти не смеет.
Все, что принадлежит духовным, есть табу, и они ничего никому подарить не могут.
Налить или насорить или бросить что-нибудь в жилище или на площади перед домом есть табу, и сие слово причиною редкой в доме и на дворе чистоты.
Свинья для всех — табу, и ежели она лежит на дороге, то проходящий должен обойти ее и не тронуть.
Множество подобных табу, или запрещений, составляют строгие законы островитян, которые их ни для каких причин не преступают.
Обычаи их также имеют некоторые особливости. Движение указательным пальцем, означающее у европейцев угрозу, есть у них знак дружбы.
Целование означается у них прикосновением носов.
Вся роскошь их состоит в потчевании других свиным мясом. Свадьбы их делаются с согласия родителей, которые, получа от жениха свинью, делают праздник; но разводы зависят от воли мужа. Они чрезвычайно любят себя татуировать или насекать тело. Выдумав узор, просят всех, кто желает себя тем же украсить, разделить с ним в назначенный день свинью. Насекшие тот же узор приходят к обеду, и общество, одинаким знаком украшенное, разделяет торжество и утверждает взаимную дружбу.
Иные татуированы с ног до головы и, имея всевозможные знаки, участвуют во всех обществах. Женщины так же сему обыкновению между собою следуют; но так как свиньи для них — табу, то они мало татуированы.
Язык их более состоит из гласных литер, наприм.: Ехоу — грудь, коекоге — нет, оа — высоко, и тому подобное. Г. Лангсдорф занялся здесь сочинением словаря языка их и собрал слов до 400. Произношение подобно Отаитскому.
Любят пляску, которая состоит в припрыгивании и трясении пальцами руки, горизонтально с головою простирая. Музыкальных орудий нет других, кроме длинных бубнов, сделанных из колоды, обтянутой кожею, в которую бьют руками, камышовых дудочек, один тон дающих, и хлопания рукою в плечо.
Мастера ходить на ходулях; место, где ногою становятся, украшено резным и черного дерева болваном; употребляют их для перехода чрез ручьи.
1 мая поехал я с гг. капитанами и множеством наших офицеров на берег посмотреть место морая, или королевского кладбища. Мы были все вооружены и имели 8 человек вооруженных матросов для прикрытия. Мы шли тропинками по совершенно дикой природе и проходили многие королевские шалаши, служащие ему в сих его собственностям отдохновением, в которых потчевали нас кокосовыми орехами. Мы шли чрез высокие горы, спускались в долины, плодоносными деревьями изобилующие, и, наконец, достигли Морая. Место сие — табу, лежит в густом лесу, и шалаш представляет острую кровельку, под которой стоит вырезанный из дерева болван и в недальнем расстоянии другой — из камня, еще безобразнее высеченный; подле кладбища домик, в котором видели мы несколько бубнов, в печальных их процессиях так же, как и в плясках употребляемых. Возвращаясь назад, видели мы жилище нашего путеводителя Робертса; его семья потчевала нас кокосами, и мы, проходя множество минеральных источников, серные частицы содержащих, утомились зноем и рады были, когда достигли берега и возвратились на судно.
Остров весьма горист, обилен разных родов деревьями; земляных животных, кроме свиней и множества крыс, других не приметили; одна собака была только у Робертса, им привезенная; из пресмыкающихся видели одних небольшого роду и весьма красивых темного цвету, с тремя золотом отливающими полосками ящериц. Птиц разного рода изобильно. Берега усеяны кораллами; множество раковин, раков и диких животных других, также и разноцветных рыб, коим натуралисты наши подробное составят описание.
По сие время мы никакой провизии получить не могли, кроме свиней и макрелей, множество кокосов и хлебного плода, коими запаслись изобильно. Островитяне меняли ткани и украшения свои на ножи, топоры и тому подобное; но, наконец, выменяв для себя нужное, и те менять перестали; иные из них, завязав в листья простых раковин, другие, завернув камень, подавали на шестах и забавлялись своими обманами, крича и насмехаясь, что мы за безделицы не щадили хороших вещей, как-то: ножей и тому подобного. Подобные насмешки испытал и Кук при острове Амстердаме, изъясняясь о том следующими словами: "6 числа октября офицеры, определенные для произведения мены, весьма хорошо имели в том успех: не только покупили свежих припасов, что назавтра, я всем позволил покупить орудие, домашние приборы и прочие вещи, кто что заблагорассудит. Я крайне удивился стремлению матросов в покупке всего, что им в глаза попадалось; островитяне, сие приметя, стали над ними насмехаться и предлагали им к мене куски дерева и каменья. Один молодой человек взял на палку навозу и подносил его ко всем попадавшимся служителям".
3 числа капитаны обоих судов, не имея надежды получить здесь свежей провизии, поехали в близлежавшую за мысом губу, но возвратились без успеха; жители были мирны, и натуралисты наши, перешед сухим путем разделяющую бухту гору, ночевали у Короля нашей бухты и поутру 4 числа приехали к нам на судно.
Судно наше между тем течью своею требовало скорейшего достижения Камчатки, и мы решились идти без провизии, надеясь получить оную, лавируя у берегов Сандвичевых.
| |
