§ Миссия Резанова в Японии
Выйдя 27 августа 1804 года из Петропавловска, «Надежда» взяла курс к юго-западу. Вблизи Курильские островов моряки любовались непрерывной цепью величественных вулканов, часто «курящихся».
12 сентября начался сильный шторм, продолжавшийся двенадцать суток. Лишь в Японском море погода стала тихой, и плавание продолжалось при легком благоприятном ветре. 27 сентября показались берега северной Японии. На корабле состоялось большое торжество: посланник раздавал серебряные медали всем участникам кругосветного путешествия. В своей речи он сказал:«Россияне! Обошед вселенную, видим мы себя, наконец, в водах японских! Любовь к Отечеству, мужество, презрение опасностей — суть черты, изображающие российских мореходов; суть добродетели, всем россиянам вообще свойственные. Вам, опытные путеводцы, принадлежит и теперь благодарность наших соотчичей! Вы стяжали уже ту славу, которой и самый завистливый свет никогда лишить вас не в силах! Вам, достойные сотрудники мои, предстоит совершение другого достохвального подвига и открытие новых источников богатства! А вы, неустрашимые чады морских ополчений, восхищайтесь успехом ревностного вашего содействия! Соединим же сердца и души наши к исполнению воли монарха, пославшего нас, монарха, столь праведно нами обожаемого! Итак, благодарность к августнейшему государю нашему да одушевляет все наши чувства. День сей, Друзья мои, знаменит в отечестве нашем; но он еще будет знаменитее тем, что сыны его в первый раз проникают в пространство империи Японской, и победоносный флаг России ознакомливается с водами нагасакскими. Уполномочен будучи от великого государя нашего быть свидетелем подвигов ваших, столь же лестно мне было разделить с вами труды и опасности, сколь приятно ныне торжественно изъявить вам ту признательность, которая в недрах любезного нашего отечества всех нас ожидает. Празднуя в водах японских день высочайшей Его Императорского Величества коронации, делаю я оный для заслуг ваших памятным. Зрите здесь изображение великого государя, примите в нем мзду вашу и украсьтесь сим отличием, беспредельными трудами и усердием приобретенным. Помните несчастно, что оно еще более обязывает вас к строгому хранению долга, коим славны предки ваши, и в восторге славы благословляйте царствование, в которое заслуги последнего подданного и в самых отдаленных пределах света пред монаршим престолом никогда незабвенны!»
Курс продолжали держать к юго-западу. Морские карты, которыми пользовалась экспедиция, составлены были абсолютно неправильно, и берега Японского архипелага в действительности оказались гораздо западнее. С утра 26 сентября начался сильный шторм. К четырем часам пополудни он превратился в так называемый тифон (по-японски «тайфун»), жесточайший ураган, свирепствующий обыкновенно в японских и китайских водах в период осеннего равноденствия и в начале октября.
«Надежда» находилась вблизи японских берегов. Ветер постепенно свежел. Налетали шквалы. С каждым разом они становились все сильнее и сильнее. Крузенштерн приказал убрать все паруса и поставить штормовые стаксели (Косые паруса треугольной формы). К полудню ветер так усилился, что громадные волны вкатывались на корабль то с носа, то через борт и затопляли внутренние помещения судна... Наконец, стаксели сорвало, и нельзя было нести ни одного паруса. Гул ветра, потоки льющейся воды, рев волн, набегающих с обоих бортов, — всё это, поднятое вихрем, казалось, кружилось в воздухе. Люки наглухо законопатили, находившиеся в жилых палубах люди лишились света и воздуха. Внутри корабля, как и везде, было душно и мокро от вливавшейся воды, которая проникала даже сквозь законопаченные люки.
Ураган усиливался... Кипевший океан бурлил, исполинские горы волн стремительно падали в разверзавшиеся пропасти. Над волками, носились облака водяной пыли. Качка была ужасная. В каютах оставаться было невозможно. Вещи, привязанные крепко к стенам и к полу, отрывались. От шума бури нельзя было разобрать, гудит ли ветер или гремит гром. Корму корабля повредило, самого его бросало как щепку.
В восемь часов вечера волны вышибли иллюминаторы в кормовых каютах и залили их по пояс; пришлось закрыть люки со сходами в нижнюю палубу, которая стала заливаться водой.
Ураган трепал корабль, словно хотел его уничтожить. Матросы толпились на шканцах и на юте, держась за протянутые леера. Крузенштерн стоял у штурвала, рядом с четырьмя рулевыми и отрывисто давал указания. Тут же стояли старший офицер и штурман. Корабль перестал слушать руля, его начало нести к прибрежным скалам, где он неминуемо бы разбился... Взгляды всех, полные мольбы и надежды, были устремлены на Крузенштерна, а он, к ужасу своему, не находил исхода... Но вдруг глаза его радостно блеснули. И в то же мгновенье он скомандовал уверенным голосом:
— Паруса ставить! Марсовые, к винтам!, живо, живо, братцы! Три рифа взять!
И марсовые, стремительно качавшиеся на реях, отвязывали марселя и брали рифы, несмотря на сильнейший ветер, грозивший каждое мгновение сбросить их на палубу или в море. Одной рукой приходилось держаться за рею и, прижавшись к ней, работать другой на тридцатиметровой высоте при ледяном вихре. Наконец, в самый критический момент, когда казалось уже, что спасения нет и корабль разобьется о прибрежные подводные скалы, к которым он приблизился на несколько десятков метров, паруса были поставлены.
— Право руль! Право на борт! — скомандовал Крузенштерн, и «Надежда», накренившись, почти касаясь бортом воды, понеслась теперь от берега, оставив за собой страшную пенящуюся ленту бурунов. В это же время, к счастью, ветер отошел на 90° и с такой же силой погнал «Надежду» от берега в море. Поставленные и зарифленные паруса продержались всего несколько минут. Их сорвало... До полуночи «Надежда» беспомощно носилась во власти урагана, затем ветер стал стихать.
Повреждения корабля после урагана оказались тяжелыми, но за несколько часов усиленной работы все было починено. Снова поставили паруса и продолжали путь к острову Киу-Сиу, к Нагасаки.
28 сентября 1804 г., ровно через месяц по выходе из Петропавловска, «Надежда» прибыла в Нагасаки. В открытом море перед входом в Нагасакский залив попалась навстречу японская рыбачья лодка. Японцы, бывшие на «Надежде» (возвращавшиеся после кораблекрушения у берегов России), по приказанию Крузенштерна, окликнули ее и заговорили с рыбаками по-японски, приглашая их на корабль. Удивленные рыбаки, слыша японскую речь на чужеземном корабле, сначала не решались подойти ближе, а затем согласились взойти на судно. Их приветливо встретили и угостили водкой и сухарями. Рыбаки сообщили, что нагасакские власти извещены уже четыре дня огнями о приближении корабля, замеченного прибрежными жителями; навстречу будут высланы чиновники. Нагасаки находится очень близко, и «Надежда» может дойти туда «сегодня же до заката солнца». От рыбаков же узнали, что в Нагасаки стоят два голландских купеческих судна и несколько китайских. Несмотря на то, что наши моряки встретили очень сердечно японцев, они держались с опаской и спешили вернуться на лодку.
Через полчаса после отъезда рыбаков Крузенштерн приказал дать пушечный выстрел. Вскоре показалось японское судно с двумя чиновниками и шестью гребцами. Когда оно приблизилось к «Надежде», все наши моряки устремились к правому борту корабля, куда пристали японцы. Все хотели скорее увидеть первое японское судно, его флаги, прибывших чиновников, их одежду и знаки различия.
У первого чиновника, стоявшего посреди судна, было за поясом два меча. Голова его была обнажена. Заметив подошедших к борту Крузенштерна и других офицеров, он почтительно и низко поклонился и задал следующие вопросы: «Какое судно? Откуда? Какие люди на нем находятся? Куда едет и зачем?» Ему ответили через одного из привезенных из России японцев; судно — российское, военное, прибыло из Петербурга; люди, находящиеся на нем, все россияне; на этом корабле находится от российского императора чрезвычайный посланник к императору японскому с грамотами и подарками; на нем же привезены четыре японских подданных, которые имели несчастье потерпеть кораблекрушение у российских берегов; русский император велел возвратить их обратно в отечество. Корабль называется «Надежда» и идет в Нагасакскую гавань. Японский чиновник возразил: в эту гавань никто не имеет права входить без особого повеления японского императора; доступ туда открыт только одним голландцам. Посланник Резанов сообщил, что русские имеют разрешение от японского императора и вручил японцу следующую записку на голландском языке:
«От великого императора всея России к его тензинку-босскому величеству великому императору японскому камергер Резанов отправлен послом для поднесения его величеству даров и возвращения четырех человек его подданных. Отправился из престольного города Петербурга июля 26 минувшего года и прибыл в японские воды сентября 27 настоящего года. Просит японское правительство о присылке лоцмана для провода корабля в Нагасакскую гавань».
Прочтя записку, чиновники привели «Надежду» ко входу в бухту, где просили отдать якорь, из пушек не стрелять и не входить в залив до прибытия из города уполномоченных губернатора.
Сняв копию с разрешения, выданного в свое время Лаксману, японские чиновники выразили недоумение, почему русские только теперь, спустя 12 лет, воспользовались полученным разрешением, и сообщили, что четыре года подряд ждали прихода русского корабля. В девять часов вечера на Нагасакском рейде показались огни, из залива появилось множество японских джонок и между ними большое судно, освещенное разноцветными огнями в бумажных фонарях. Вся эта флотилия подошла к «Надежде». На ней прибыли уполномоченные губернатора и корабельная стража.
Сначала вошли на «Надежду» переводчики — старший и два младших. Они приветствовали командира корабля низкими поклонами, держась за коленки и приседая по японскому обычаю. Затем с любопытством рассматривали корабль, удивлялись военным порядкам, «тикету» и двум гренадерам, стоявшим на часах у трапа, ведущего в каюту посла. Переводчиков провели к Резанову. Они еще более почтительно приветствовали его с благополучным приездом и сообщили о прибытии уполномоченных губернатора, желающих представиться «великому послу».
Резанов ответил, что будет рад видеть уполномоченных и примет их с особым удовольствием Переводчики вышли, спустились на японское судно и через минуту возвратились на корабль. Вслед за ними поднялся японский вельможа — уполномоченный губернатора. Привезенные из России японцы бросились перед ним на колени и, распростершись на палубе, били об нее лбом. Уполномоченный изумился и спросил, кто они такие. Получив ответ и не сказав им ни слова, он пошел важной, величавой походкой дальше.
При его приближении караул сделал особый почетный ружейный прием «на караул», а барабанщик пробил «дробь». Вельможа сначала испугался от неожиданности, остановился и смущенно спросил: «Что это значит?» Ему объяснили: что ему как высокой особе оказывают воинскую почесть по русскому военному морскому уставу. Вельможа просиял и выразил благодарность, но просил оказать такую же почесть и другому чиновнику, уполномоченному губернатора, когда он вступит на корабль. Желание его было исполнено. Свита обоих чиновников состояла более чем из тридцати человек. Одних переводчиков, знающих голландский язык, было шесть, но для перевода призывались только три старшие из них. Посланник пригласил уполномоченных и переводчиков занять места на диване. Уполномоченные уселись, подогнув по обыкновению ноги под себя. Переводчики остались стоять. Через минуту в каюту посланника вошли японские служители, поставили перед каждым уполномоченным по небольшому длинноватому лакированному ящику с курительными трубками и маленькую жаровню с горящими угольями для раскуривания табака. Переводчики принесли с собой изящные лакированные ящички, в которых находились бумага, кисти, тушь и другие письменные принадлежности. С ними они расположились на полу. У младшего чиновника был в руках сверток бумаги, на котором он записывал все, что говорилось.
То же делали и старшие переводчики. Начались переговоры с уполномоченными.
Уполномоченные особенно интересовались грамотою, которую Александр I посылал императору Японии. По распоряжению Резанова чины свиты посольства торжественно принесли ящик с футляром. Ящик и футляр были открыты, баниосы (чиновники) встали с места, на цыпочках подошли к столу, на котором был поставлен ящик с грамотой, и внимательно рассматривали блестящую золотую парчу. Они очень просили показать им самую грамоту. Посланник заявил, что подлинную грамоту он открыть не может и показал только копию с нее.
Старший баниос спросил:
— Согласен ли великий посол повиноваться обычаям страны Восходящего Солнца? Резанов ответил:
— Согласен, если они не будут предосудительны для величия России.
Затем баниосы просили вызвать японцев, привезенных из России, и, расспрашивая их, записывали подробно ответы.
В это время в каюту посланника вошел капитан голландской морской службы и попросил разрешения у баниосов войти на русский корабль голландскому обер-гаупту, или главному директору, управляющему голландскими торговыми делами и факторией, генералу Деффу, чтобы дать ему возможность повидаться с русским великим послом.
Обер-гаупт Дефф прибыл одновременно с баниосами и не осмеливался без позволения старшего баниоса выйти из японского судна и войти на «Надежду». Он ждал около двух часов и решил, наконец, напомнит о себе. Получив разрешение, Дефф появился в каюте. На французском языке он приветствовал посла и представил ему командира голландского корабля и своего секретаря. Резанов любезно отвечал на приветствия.
Дефф не оказал должного почтения присутствовавшим здесь баниосам. Ему тотчас напомнил о том толчком в бок один из старших переводчиков, сказав при этом:
— Господин Дефф, кланяйтесь!
Дефф мгновенно обратился к баниосам, сложил руки ладонь к ладони, поклонился так низко, что коснулся ими палубы. То же самое проделали и прибывшие с ним его секретарь и капитан барон Палет.
Русские моряки и чины посольства чрезвычайно изумишись низкопоклонству и раболепию голландцев, гордость и высокомерие которых в Восточной Индии и на островах Великого океана были известны всему свету. Там они казались господами и владыками, здесь, в Японии, производили впечатление рабов.
Когда голландцы кланялись японским вельможам, младшие переводчики лежали на палубе перед баниосами. В это же время старший переводчик закричал:
— Начальник Дефф, приветствовать великого господина!
После этого Дефф и все голландцы, держа себя за колени, поклонились в пояс и продолжали кланяться, пока, по знаку старшего баниоса, им не было разрешено встать. Пока голландцы приветствовали японских сановников, старший из них, сидя на корточках, обратился к посланнику со следующими словами:
— Господин посол! Вам странны обычаи наши, но всякая страна имеет свои, а голландцев мы издавна называем нашими друзьям, и вот доказательство их доброго к нам расположения. Согласны ли вы сему следовать?
— Нет! — ответил Резанов. — Я слишком почитаю японскую нацию, чтобы дружбу и работу с ней начинать с безделиц. А обычаи ваши нисколько для меня не удивительны. Но они у нас другие, и притом они также непоколебимо сохраняются.
Затем баниосы завели разговор об оружии. Они заявили, что русское судно получит разрешение войти в Нагасакскую гавань при условии, если обяжется выдать порох, пушки и все огнестрельное оружие, сабли и шпаги, из которых только одна может быть предоставлена послу.
Резанов знал о таких японских законах для иностранных судов и согласился отдать все оружие, кроме шпаг офицеров и ружей его личного караула. Японцы, однако, не были этим удовлетворены и указывали на пример голландцев, которые таким правом не пользуются, исключая директора фактории Деффа. Ему предоставляют шпагу, когда он один раз в год отправляется в качестве посла к императору.
После долгих переговоров с японцами Резанов сказал:
— Я надеюсь, что уполномоченные передадут мои доводы губернатору, который, вероятно, найдет мои требования справедливыми.
Японцы обещали доставить ответ в течение трех суток, но посол просил разрешить ему ввести корабль в гавань на другой же день, так как судно, пострадавшее во время тайфуна, не в состоянии долго держаться в открытом море.
Прощаясь с уполномоченными губернатора, посланник просил их прислать свежих припасов. На следующий день рано утром губернатор прислал на корабль провизию. От денег японцы отказались, ссылаясь на приказ губернатора. Около полудня показалось в заливе большое украшенное флагами японское судно. Оно шло по направлению к «Надежде» в сопровождении целой флотилии мелких лодок. Это были уполномоченные от губернатора, прибывшие для дальнейших переговоров. Переводчики, явившиеся раньше, изъявили желание, чтобы посланник вышел навстречу представителям губернатора, но Резанов отказал им в этом:
— Сделать это я не могу, ибо так велико мое звание, что если бы и самому губернатору решился я оказать такую честь, то только из единого уважения моего к нему, как уполномоченному высшей власти.
Переводчики вышли с этим ответом и вернулись вскоре с представителями губернатора. Войдя к послу, они сами расставили стулья и указали ему место. Резанов вежливо благодарил, но заявил, что кресло его никому занять нельзя.
Усевшись, наконец, после первых приветствий, баниосы сообщили через переводчиков, что губернатор из особого уважения к российскому послу разрешает всем офицерам сохранить шпаги, а караулу посланника — ружья. Посланник просил благодарить губернатора, прибавив, что «от вельможи столь просвещенного он иного и не ожидал». Резанов далее заявил, что подлинную грамоту, за подписью российского императора, он может вручить только собственноручно японскому императору, а губернатору — только копию с подлинника с переводом на японский язык.
Документ этот был принесен одним из секретарей посольства, и Резанов, подняв в знак уважения сверток до уровня головы, передал его японским представителям. Встав с места, они приняли его с почтительными поклонами, заявив, что губернатор отправит его с курьером в Иеддо.
Затем приглашены были опять голландцы, которые, как и накануне, дожидались разрешения войти и снова проделали церемонию с поклонами. Директор Дефф на этот раз был при шпаге.
Дефф сказал посланнику, что разрешения выйти из Десимы он должен просить как милости, которая, однако, стоит ему каждый раз шестнадцать талеров. Когда он однажды ездил с капитаном за город, то один день обошелся ему в четыреста талеров. Их пришлось уплатить сопровождавшей страже.
Затем японцы взяли порох, снаряды, ружья и палаши у команды. Вечером, после отъезда баниосов, к «Надежде» подошло семьдесят японских лодок. Взяв корабль на буксир, они провели его 5 км к острову Папенберг, где велели отдать якорь. Здесь стоянка была безопаснее, чем в открытом море; японцы обещали подвести судно еще ближе к городу, как только выйдут в море китайские суда. По японским законам кораблям двух наций стоять в одном месте на якоре воспрещено.
Съезжать с корабля на берег никому не разрешили, не позволили и покупать что-либо у японцев. Корабль японцы окружили сторожевыми лодками, на которых было до пятисот человек караула. Впрочем, посещавшие ежедневно «Надежду» чиновники уверяли, что все эти формальности окончатся, как только вернется из Иеддо курьер. Тем не менее, число сторожевых судов все увеличивалось. 16 октября прибыла еще флотилия из пятидесяти парусных судов, причем японцы объяснили, что это не караул, а почесть великой империи. С места стоянки «Надежды» самого города видно не было, заметны только кое-где были хижины и деревни.
Вечером того же дни на «Надежду» прибыли еще два баниоса. Один был важный ревизор из Иеддо. Они оказались гораздо разговорчивее и веселее приезжавших раньше. Неожиданно они стали расспрашивать о размерах России, о землях, которыми она владеет, о государствах, с которыми граничит. Принесены были географические карты и глобус, на котором им показали Америку, Камчатку, земли, граничащие с Китаем, Персией, Турцией, европейские государства.
Ревизор, наклоняясь к самому глобусу и повертывая его в руках, старался что-то отыскать на нем, но не мог. Обратившись к послу, он спросил:
— А где же здесь Япония?
Резанов указал место, занимаемое Японией.
Ревизор обрадовался, улыбаясь, поднес глобус своему товарищу, показывая пальцем на японские острова, и воскликнул:
— Нипон! Нипон! Нипон!
Спросив, правильно ли на глобусе изображена Япония, баниосы и сопровождавшие их японцы выразили удивление, что она такая маленькая в сравнении с другими странами, особенно с Россией и Китаем, затем они застенчиво, как бы сконфуженно, простились и уехали на берег.
На другой день, 17 октября, китайские суда ушли в море. «Надежду» провели за Папенберг, велели отдать якорь в 7 км от города, не доходя императорской крепости. Японцы обещали подвинуть корабль еще ближе к городу по уходе голландских кораблей.
После долгих переговоров японцы исполнили просьбу заболевшего Резанова — разрешили ему совершать прогулки на берегу. Для этого они отгородили небольшое пространство в 54 м длины и 21 м ширины. Соорудили беседку из бамбука и расставили вокруг караулы. 29 октября на «Надежду» прибыли чиновники. С большими церемониями и «великими вежливостями» они проводили посланника на берег под конвоем двадцати парусных судов с войсками. Оказалось, что место крайне неудачно для прогулок: пыльное, без тени. Посланник вскоре отказался от прогулок и не сходил с корабля.
8 ноября из Нагасаки ушли голландские суда. По приказанию губернатора корабль был проведен на буксире за императорские караулы, где стал на якорь.
Болезнь посла все усиливалась; губернатор обещал предоставить ему на берегу помещение, к отделке которого велено было приступить. Выбрали местность напротив голландской фактории, где помещался рыбный базар Мегасаки, Участок окружили бамбуковым забором как со стороны моря, так и со стороны Десимы, с которой посольство не должно было иметь никаких сношений.
Дом посланника и его свиты состоял из девяти комнат, отделявшихся друг от друга бумажными перегородками и ширмами. На дворе помещались четыре магазина, два — за воротами. Местность с трех сторон окружал залив; четвертую обнесли тыном ив бамбука вышиной в 3 м. Ворота, выходившие прямо в воду, запирались с обеих сторон замками. Самый залив против дома огородили тыном в два ряда на расстоянии 106 м, чтобы близко не подходили суда. На концах помещались две караулки с солдатами. Наружный ключ от ворот был у морского чиновника, внутренний — у сухопутного офицера. Другие ворота выходили в переулок, который вел к городу. Здесь находились две караульни: одна полицейская, другая военная. Кроме того, на горе были расположены караульные дома с пикетами, так что сверху можно было видеть все происходящее внизу.
Остров Десима, на котором жили голландцы, отделялся от посольского помещения заливом. В начале декабря отделка посольского дома была окончена, и 17 декабря Резанов с большой торжественностью переехал на берег. В этот день с раннего утра Нагасакская бухта приняла праздничный вид, весь залив был наполнен множеством судов и лодок, украшенных флагами, на берегу расставлены войска.
Около полудня показалось огромное, богато украшенное японское судно — собственная двухпалубная джонка феодального князя Хизенского. Стены и переборки кают были покрыты лучшим японским лаком, трапы из красного дерева отполированы как зеркало, палубы устланы дорогими, коврами. Не только двери и окна, но и борты и палубы украшали дорогие ткани. Нижнюю палубу обили лиловыми шелковыми обоями с белыми вышитыми гербами; верхнюю часть судна украсили разноцветными материалами с вытканными золотом и шелком цветами и гербами. Для посла со свитой и для важнейших японских сановников устроили в кормовой части павильон из дорогой ткани с особенно красиво вышитыми цветам, птицами и гербами. Войдя в джонку, Резанов приказал поставить у входа в павильон двух гренадер и поднять флаг чрезвычайного посла с двуглавым орлом посредине.
На берегу посол был встречей баниосами. Они от имени губернатора приветствовали его со вступлением на японскую землю и выразили пожелание скорого выздоровления. Но едва Резанов со свитой вошел в отведенное ему помещение, как ворота заперли на замок и никого не выпускали. Посланника окружили вниманием и почетом, но в сущности это был почетный плен. Японцы старались замаскировать его вежливостью и ссылкой на древние традиции.
В это время из Иеддо прибыл новый губернатор. Но ввиду приезда русского посольства старый все-таки не выехал в столицу. В Нагасаки оказались одновременно два губернатора.
Моряки наши тем временем жили на корабле, который 23 декабря перевели еще ближе к городу. Это была уже пятая стоянка со времени прихода в Нагасаки. В пути вследствие тайфуна «Надежда» потерпела значительные аварии, пришлось поэтому заняться ремонтом судна. Все необходимые материалы японцы доставили Крузенштерну, отказавшись по-прежнему от всякой платы.
За все время стоянки наши моряки не только не могли сойти на берег, но не имели даже права ходить на шлюпках около корабля. На берег, где жил посланник, разрешалось съезжать только астрономам для производства наблюдений. Японцы все время неусыпно следили за моряками я посольством. Как только гребное судно отделялось от «Надежды», чтобы плыть к обсерватории, целый японский флот из десяти-пятнадцати судов снимался с якорей и провожал русскую шлюпку до берега и обратно. Русские моряки очень желали познакомиться с голландцами, находившимися в таком же заключении на своих судах, но это не было им позволено. Мало того — запрещено было даже послать письма на родину с уходившим в Батавию голландским судном. Только посланнику разрешили написать краткое донесение Александру I о благополучном плавании, причем губернатор потребовал, чтобы предварительно это донесение было послано ему для снятия копии.
Вскоре на «Надежду» прибыли японские чиновники — за подарками своему императору и его двору. Для того чтобы снести с судна большие зеркала, скрепили два парома и, сделав настил из досок, покрыли его рогожами, циновками и красным сукном.
Крузенштерн был крайне удивлен, узнав, что зеркала понесут в Иеддо на руках. Для этого требовалось по крайней мере человек шестьдесят на одно зеркало, и то они должны были беспрестанно сменяться. Ему пояснили, что для японского императора нет ничего невозможного. В подтверждение этого рассказали, что два года тому назад китайский император подарил японскому живого слона. Его тоже перенесли на руках из Нагасаки в Иеддо.
Посланнику и лицам его свиты пришлось прожить в почетном заточении четыре месяца, до самого отъезда из Японии. Только изредка Резанов мог видеться с нашими моряками и директором голландской фактории Деффом. Подозрительные японцы ни на минуту не оставляли Деффа с глазу на глаз с посланником. Резанов, однако, не терял даром времени и старался провести его с возможной пользой. Он усердно продолжал свои занятия японским языком, начатые еще во время путешествия с одним из находившихся на «Надежде» японцев Хёбэ-Киселевым. Хёбэ-Киселев весь морской путь находился рядом с Резановым, помогал ему изучать японский язык, составлять «лексикон». Результатом этой совместной работы стали две рукописи («Краткое русско-японское руководство» и словарь, содержавший более пяти тысяч слов), которые Резанов позже хотел передать Навигацкой школе в Иркутске. В предисловии к своему труду он писал, обращаясь к Александру I: «Всеподданнейше подношу Вашему императорскому величеству Словарь и Руководство к познанию письмен и грамматических японского языка правил, мною в путешествии около света сочиненные. Сопутствовавшие мне японцы, у коих я языку их обучался, были простолюдины; слова, отвлеченные понятия изображающие, не были в курсе их разумения, а потому и труд мой не смог достичь желаемого совершенства; но если может он хотя мало быть использован для наук и торговли, то сугубо уже вознагражден». Впоследствии рукописи были изданы Академией наук.
30 марта прибыл, наконец, так долго ожидаемый чиновник из Иеддо, которого японцы называли «великим сановником Ито». Первая аудиенция была назначена на 4 апреля. В этот день Резанова со всей посольской свитой перевезли на японском судне в город. На берегу его встретили уполномоченные губернатора с почетным караулом. Вдоль улиц были выстроены войска. Народа, однако, не было видно — на улицу никого не выпускали. При выходе на берег для посла приготовили богатый паланкин; его несли восемь носильщиков.
В паланкине поместился Резанов с императорской грамотой. Секретари посольства и прочая свита шли пешком.
Резанов поставил условием приветствовать, уполномоченного императора по-европейски. На это согласились с трудом.
Во дворце, назначенном для переговоров, посольство было встречено множеством переводчиков. В приемной посланнику и его свите предложили чай и трубки с табаком. Затем губернаторский чиновник со старшим переводчиком просили, Резанова перейти в комнату совещаний. Посольская свита была оставлена в приемной, а Резанов в сопровождении одного секретаря посольства, несшего царскую грамоту, последовал за провожатыми.
Посол прошел целую анфиладу комнат, в которых рядами сидели чиновники, и добрался, наконец, до аудиенц-залы. Прежде чем войти туда, он взял из рук сопровождавшего его секретаря грамоту и затем вошел один. Здесь сидел уже прибывший из Иеддо императорский уполномоченный Ито с обоими губернаторами по сторонам. После взаимных поклонов и приветствий Резанов сел за приготовленное ему место. Великий сановник Ито начал говорить. По мере того как он медленно произносил отдельные слова, переводчики, почтительно сидевшие на полу с наклоненными головами, с все возрастающим удивлением и беспокойством стали поглядывать на Резанова и, когда Ито кончил речь, с видимым смущением перевели его слова.
Ответ, привезенный из Иеддо от императора, был следующий; «Повелитель Японии крайне удивлен прибытием русского посольства; император не может принять посольства, а переписок и торговли с россиянами не желает и просит, чтобы посол выехал из Японии».
Резанов, изменившись в лице, сказал:
— Удивляюсь такой дерзости! Может ли кто запретить писать моему государю, который через то еще более чести оказал его кубосскому величеству, нежели ожидать он мог. Оба они — императоры, но кто из них могущественнее, не нам здесь решать. Впрочем, наш торг им не нужен и со стороны монарха моего это было относительно Японии милостью, которая из единого человеколюбия к облегчению их недостатков последовала. Но не думают ли они и россиян трактовать так же, как и португальцев?
Переводчики передали ответ Резанова, следившего внимательно за переводом и поправлявшего их по-японски.
Затем один из губернаторов, Хида-Бунго-но-Ками-Сама, ответил:
— Скажите послу, что он сегодня взволнован и что лучше отложить заседание до другого дня.
— С великим удовольствием! — ответил Резанов и вышел из аудиенц-залы.
На другой день аудиенция прошла спокойнее. Сановники говорили:
— Император не может принять посольства и даров потому, что, по японским обычаям, должен отвечать тем же, но это невозможно, ибо уже двести лет как постановлено, чтобы японцы никуда не выезжали; начинать торговать с другими народами их коренные законы запрещают; но раз существует общее правило, чтобы в их порты не приходили никакие чужие суда, то русские не могут его принять только на свой счет — к японским берегам никому приближаться не позволено.
Резанов отвечал:
— Законы эти нам известны, взаимного посольство император России не потребует.
Затем он спросил, как поступать впредь с японцами, которые будут терпеть в русских водах бедствие, как быть, если бури заставят русских моряков искать убежища в японских портах; можно ли рассчитывать в таких случаях получить дружескую помощь и снабжение за русские деньги?
— Об этом, — сказали японские сановники, — будем завтра рассуждать.
При третьем свидании условились дать на все затронутые вопросы письменные ответы. Между тем, «Надежда», на основании императорского указа была снабжена провизией на два месяца бесплатно. Кроме того, для команды отпустили бесплатно две тысячи мешочков соли. Всё содержание экипажа «Надежды» за шесть с половиной месяцев пребывания в Японии и корабельные материалы, отпущенные на разные надобности, были приняты на счет императора «в благодарность за оказанное японцам гостеприимство в России». Сверх того, по его повелению, были сделаны подарки: офицерам — две тысячи шелковых ковриков и команде — сто мешков рису по 50,5 кг каждый.
Наконец, 16 апреля Резанов получил грамоту с ответом японского правительства и ее перевод. Там говорилось: «В древние времена корабли всех наций свободно приходили в Японию, и даже сами японцы посещали чужие страны. Но затем один из императоров завещал своим наследникам не выпускать японцев из империи и принимать одних лишь голландцев. С этого времени многие иностранные города и страны не раз старались завести дружеские отношения с Японией, но эти предложения всегда отвергались в силу издавна установленного запрета, да и весьма опасно заводить с неизвестной державой дружественные сношения, основанные на неравных правах. Тринадцать лет тому назад русский корабль под командой Лаксмана прибыл в Японию. Ныне является другой с посланником великого императора России. Первый был встречен недоверчиво, второй — дружелюбно. Японский властитель готов сделать всё, что зависит от его воли, если это не противоречит законам империи. Могущественный государь посылает к нему посланника и множество драгоценных подарков. Приняв их, властитель японский должен был бы, по обычаям страны, отправить посольство к императору России с подарками, столь же ценными. Но существует формальное запрещение жителям и судам оставлять Японию. С другой стороны, Япония не так богата, чтобы ответить равноценными подарками. Таким образом, властитель японский не имеет возможности принять ни посланника, ни подарков. Япония не имеет больших потребностей, и поэтому иностранные произведения не могут быть ей полезны; излишняя же роскошь не должна быть поощряема...»
Кроме того, было поставлено в условие, чтобы никогда русские корабли не приводили в Японию, а если японскому судну случится разбиться у русских берегов, то спасшихся японцев передавать голландцам для доставки их на родину. Запрещено было также что-либо покупать у японцев. В заключение император просил посланника «из уважения к древним законам оставить страну, с своей же стороны в знак благодарности за присылку японцев он просит принять безвозмездно припасы и все необходимое перед отходом».
Таков был ответ японского правительства, твердо решившего, по-видимому, сохранить прежнюю замкнутость.
Н.П. Резанов составил меморандум японскому правительству в связи с отказом в установлении торговых отношений:
«Я, нижеподписавшийся всепресветлейшего государя императора Александра 1-го действительный камергер и кавалер Николай Резанов объявляю японскому правительству:
».
Подпись отсутствует. Этот документ будет сохранен. Его реквизиты: АВПРИ. Ф. Гл. архив, 1-7. 1802. Д.31. П.37. Л. 286-287. Копия. Не ранее 23 марта 1805 г.
На следующий день, простившись с нагасакскими японцами, посланник отправился на корабль.
Так кончилась дипломатическая миссия Резанова. Одни объясняют неудачу посольства горячностью и высокомерием посланника; другие видят его причину в происках Деффа, директора голландской фактории, который из боязни русской конкуренции употреблял втайне все усилия, чтобы помешать русским завязать дипломатические и торговые сношения с Японией.
После почти семимесячного пребывания в Нагасаки 18 апреля 1805 г. «Надежда» рано утром снялась с якоря и вышла в открытое море. До выхода из бухты ее провожало множество японских джонок.
Намерение Крузенштерна возвращаться на Камчатку не открытым океаном, а Японским морем, очень не понравилось японцам.
Переводчики от имени японского правительства старались всячески отговорить русского капитана от этого намерения. Они уверяли, что плавать неисследованным Японским морем очень трудно:
Сангарский пролив между островами Нипон и Иессо (Хоккайдо) очень узок, весь усеян подводными камнями и крайне опасен своим сильным течением и постоянными туманами, господствующими в северной части Японского моря и в проливе. В последний момент пребывания «Надежды» в Нагасаки губернатор прислал посланнику письмо, в котором уведомлял, что русскому кораблю запрещается впредь приближаться к японским берегам. Несмотря на это, Крузенштерн все-таки решил посвятить три месяца для исследования тех мест, которые недостаточно изучил Лаперуз.
Он знал, что ни один из европейских мореплавателей не определил точного географического положения всех японских островов, большей части берегов Кореи, всего западного берега острова Иессо, юго-восточного, восточного и северо-западного берегов Сахалина; кроме того, описи побережья заливов Анива и Терпения требовали проверки и новейшего, более точного и подробного описания, так как за 160 лет со времени их открытия многое могло измениться. В силу всех этих соображений Крузенштерн намеревался обследовать юго-западную и северо-западную части японского побережья и Сангарский пролив, ширина которого, по лучшим европейским картам, составляла более 180 километров, а по словам японцев — только два километра. Кроме того, Крузенштерн решил исследовать западный берег острова Иессо, восточный и северо-западный берег Сахалина, а также предполагал послать барказ в воды, отделяющие Сахалин от побережья материка Азии, чтобы убедиться, проходимы ли они, и определить положение устья реки Амур. Наконец, он наметит исследование Курильских островов. Значительная часть этого огромного плана была выполнена, хотя не вполне безупречно.
По выходе из Нагасаки «Надежда» направилась к Корейскому проливу, держась вблизи берегов и определяя географическое положение приметных пунктов. В Корейском проливе между Японией и островом Цусима, лежащим посредине пролива, экспедиция исследовала его часть, названную ею проливом Крузенштерна.
Крузенштерн производил измерения глубин и температур воды, изучал качество грунта и склонение магнитной стрелки, направление и силу течения.
Ввиду того, что предшественник Крузенштерна Лаперуз ничего не упоминал об острове Цусима, нашими моряками исследованы были тщательно этот остров и противоположные ему берега Японии.
Продолжая свой путь и производя обследование берегов острова Нипон вблизи Сангарского пролива, Крузенштерн назвал один из мысов острова мысом Россиян. Как сам мыс, так и его окрестности были замечательно живописны. В северной части — громадный залив с прекрасными якорными стоянками, на западной стороне — большой водопад, близ мыса — высокие красивые горы со снеговыми вершинами, в долинах — нежная зелень.
Недалеко от мыса был, небольшой городок, на рейде которого стояло много мелких судов. Долина около города была прекрасно обработана. Красивые насажденная и леса украшали местность.
Когда в городе заметили приближение «Надежды», навстречу ей были высланы четыре лодки под веслами. В каждой из них было по тридцати хорошо вооруженных человек. Из предосторожности Крузенштерн приказал пробить боевую тревогу, зарядить пушки картечью и вызвать всю вооруженную ружьями команду на верхнюю палубу. Японские лодки, подойдя к «Надежде», обошли вокруг нее два раза и вернулись в город.
Пройдя немного дальше, русские увидели новый живописный мыс и поблизости его конусообразную гору. Крузенштерн назвал мыс именем талантливого преподавателя Морского корпуса Гамалея, а гору — именем естествоиспытателя Тилезиуса.
Следующий к северу мыс — Сангарский. Противолежащий ему мыс на берегу острова Иессо Крузенштерн назвал мысом Надежды в честь своего корабля. Ширина Сангарского пролива была определена в 16,5 км (наибольшая), а не в 180, как значилось на европейских картах. Затем, не выходя Сангарским проливом в океан, Крузенштерн, исследовал всю западную часть острова Иессо и самый пролив, Определяя положение вновь открываемых заливов и мысов, Крузенштерн одновременно дал им названия: залив Голенищева-Кутузова, мыс Новосильцева, гора Румовского, залив Строганова, залив Шишкова, залив и мыс Румянцева (в северной части Иессо).
Едва «Надежда» вошла во вновь открытый зализ Румянцева, туземцы на лодках двинулись ей навстречу. На судно они, однако, не вошли, а, поплавав вблизи, отправились обратно. Когда корабль стал на якорь, они появились снова. Взобравшись на судно, стали на колени, подняли обе руки на голову и, проводя ими по лицу и телу, низко кланялись. Туземцы привезли полную лодку очень вкусных сельдей. За это Крузенштерн подарил им разные безделушки.
На следующий день прибыли на «Надежду» японцы с офицером. Офицер казался очень взволнованным и встревоженным прибытием русского корабля. Офицер предлагал командиру немедленно удалиться из залива, угрожая в случае неисполнения его требования японским флотом, который, по его словам, «не замедлит разнести «Надежду» на части». Он при этом надувал щеки, пыхтел, приговаривая «бум», «бум», чем смешил очень русских моряков. Крузенштерн обещал ему уйти, как только рассеется туман. Офицер немного успокоился.
Посещали судно и японские купцы и рыбаки — туземцы Иессо, принадлежащие к племени айнов. Торговцы привозили художественно сделанные из моржовой кости трубки, лакированные чаши, фарфоровые вазы и другие мелочи. Рыбаки привезли сельди, которые меняли на пуговицы, давая восемьдесят — сто сельдей за одну медную пуговицу.
Отсюда «Надежда» направилась к Сахалину. В заливе Авива «Надежда» бросила якорь возле стоявшего здесь купеческого японского судна. Крузенштерн с Резановым и несколькими моряками отправились на это судно. Сверх ожидания, они приняты были очень любезно. Заметив было, однако, что японские моряки ведут себя осторожно, побаиваясь своих офицеров, поселенных на берегу для надзора за торговлей туземцев с приезжими японскими купцами.
В заливе Анива, известном по удивительному обилию лососей, путешественники могли наблюдать такое же явление, как и возле Камчатки: воды до того кишели рыбой, что трудно было грести. При отливе рыбу просто черпали ведрами. Во время стоянки вокруг «Надежды» плавали киты и кашалоты. Коренные жители Сахалина — те же айны, что и на Иессо. Своим добродушием, честностью и скромностью они произвели на Крузенштерна самое лучшее впечатление. Когда за доставленную рыбу им давали подарки, они брали их в руки, любовались ими и потом возвращали. С трудом удалось им втолковав, что это им дарят в собственность.
По своей одежде и устройству жилищ айны напоминали и японцев и сибирских туземцев. Они носили меховые одежды — малицы — и, как ни странно, японские конусообразные шляпы.
Закончив описание залива Анива, Крузенштерн продолжал свои работы по морской съемке восточного берега Сахалина до мыса Терпения. Встретив 26 мая близ этого мыса большое количество льда, он принужден был прекратить съемку и поспешил вернуться на Камчатку. Проходя 30 мая цепь Курильских островов, он открыл группы островков, которые назвал «Каменные ловушки». Здесь корабль «Надежда» едва не погиб, встретив такое сильное течение, что при скорости хода в 8 миль в час его понесло назад на подводный риф. С большим трудом Крузенштерн выбрался в Охотское море. Здесь он переждал наступивший шторм и снова вышел в океан. После четырехдневного плавания — часто среди льдов — Крузенштерн 5 июня вошел в Петропавловскую гавань.
Тут посланник Резанов перешел на судно Российско-американской компании «Мария», на котором и отправился на главную базу компании на острове Кадьяк, близ Аляски. Главное правление Компании поручило ему упорядочить организацию местного управления колониями и промыслами. Вместе с ним отправился естествоиспытатель Лангсдорф, пожелавший ознакомиться с природой и богатствами сказочной страны, названной Русской Америкой.
